Думаем, что надо понимать одну важную вещь. Когда вы перед собой видите адекватного, вменяемого россияна, то вы должны осознавать, что этот россиянин по сути не имеет ничего общего с россией.
То есть, если перед вами россиянин, который не болен великодержавным шовинизмом и не заражен имперской лихорадкой, россиянин, для которого человеческая жизнь является наивысшей ценностью, а права и свободы личности первейшей необходимостью для её достойного существования, если он не расист, не ксенофоб, не антисемит, ненавидит Сталина и путина, СССР считает империей зла и всю историю имперской россии — историей безнаказанных преступлений и беспощадных, жестоких порабощений, желает разгрома в войне российским оккупантам и самого сурового наказания для своей страны — то этот человек не имеет ничего общего с россией, кроме языка, на котором говорит и куска бумаги с двухглавым орлом в кармане, который был выдан ему по праву рождения.
Большое заблуждение, когда некоторые российские либералы (в хорошем смысле либералы, единицы) утверждают, что россия — это они. НЕТ. Они — это её противоположность. россия сегодня, как и вчера — это неизменный, беспросветный ГУЛАГ. И порядочные, совестливые, достойнейшие в ней всегда выступали в роли узников, в роли гонимых, подвергаемых остракизму, мучениям и страстно, слепо, озверело ненавидимые глубинным народом.
россия же — это миллионы и миллионы людей, которые несут в себе все вышеперечисленные язвы и пороки. Пока так. Может спустя лет сто (двести? триста?) можно будет сказать, что россия — это мы и такие, как мы, но сейчас россия — это они. Доносчики, оккупанты, надзиратели, хата с краю, жизнь за царя, затянем потуже пояса, ничего не волнует, пока жареный петух не клюнет, бомбу на Америку, не жили хорошо и нечего начинать, Сталина на вас нет, деды воевали, дойдём до Берлина, Украину придумал Ленин, мировой заговор, первый канал, пытки, бараки, царь хороший — бояре плохие, бей предателя…
россия — это они. Надо смотреть на это прямо и без лишних сантиментов. Кто сказал, что рабство — это обязательно кандалы, въевшиеся в кожу и чумазые физиономии в грязи, по которым рабовладелец хлещет кнутом, выбивая последние зубы? Современное рабство требует современной эстетики.
Все приодеты и даже ходят на «выборы».
Рабство — это когда с раздражением закрываешь окна квартиры, чтобы не слышать крики людей, которых волокут в автозак.
Когда зеваешь, читая про Бучу.
Когда стоишь перед всеми в полный рост и без лишних стеснений и тени сомнений говоришь: «Мой сын погиб за родину в Украине и я благодарна владимиру владимировичу путину…».
Рабство — это когда ты 22 года подряд с молчаливой покорностью терпишь и принимаешь (иногда одобряешь, даже ликуешь) чудовищное насилие, чинимое твоим государством. Твоей страной. Твоей родиной. Потому что родина — это люди. Не берёзки, не Пушкин, не кокошник, а народ со всеми его чаяниями, отчаяниями и предрасположенностями.
Но не так страшно само рабство, как любовь раба к своей несвободе. Птица в клетке воспринимает полёт, как болезнь.
И предпочитает прожить всю жизнь в клетке и умереть в этой клетке. И не дай Бог за флажки. Не велено. Чуждо. Страшно. Самостоп.
Вот этот выпестованный веками отрицательной селекции самостоп в национальном сознании — есть квинтеэссенция рабства.
И тот самый вменяемый одиночка с российским паспортом в кармане воплощает в себе все то, что ненавидит и отторгает, всегда ненавидела и отторгала многовековая Россия.
Мы, оставшиеся, разбросанные по миру, преследуемые, скрывающиеся, пытающиеся достучаться, пробиться, терзаемые болью за Украину, желающие справедливой кары для всей этой мерзости марширующей строем под проклятом триколором, мы — это её ментальный, мировоззренческий, смысловой антипод. От головы до пят. На клеточном уровне. На физиологическом. Не буквально, но так.
Любой человек, который сегодня стоит на стороне добра — этот человек враг россии. Враг всему тому, что она олицетворяет собой и что она несёт в себе.
И лучше не иметь родины вовсе, чем пытаться себя заставлять любить то, что любить уже невозможно.