В Муроме это было. Не с кем-то, а с самим Ильёй Муромским.

Поехал Илюша по делам, да припозднился.
Едет, чертыхается. Вдруг глядь — мужичок пеший в ту же сторону путь держит.
Поравнялся с конём богатырским, рядом пошёл, разговором развлекая. А разговор непростой: мат на мате, да с перегибами и вывертами, словами неслыханными, гадкими и мерзкими, да при том — всё гладко так и складно, и к месту всё, словно былину ведает!
Развеселился Илья, едет да запоминает втихомолочку. Авось, и такая наука пригодится? Некоторых «истин» услышанных он и не
знал, отродясь, а о каких-то вещах — и не подозревал совсем, что есть они на свете белом.

Долго ли, коротко, разошлись они с мужичком каждый в свою сторону. Даже имени не узнал — не успел спросить у матершинника. Подивился только чудной встрече да и дальше вдоль тропинки Бурушку направил.
Едет себе, словеса новые на языке перекатывает: не запамятовать бы, уж больно речь срамная да непривычная.

Так бы и дальше путь без помех держал, да только оторвавшись от мыслей своих, увидал он, бежит ему навстречу — деваха. Голая! Илья и моргнуть не успел, не успел подивиться на красоту девичью, как она с визгом за деревья ломанулась. И сразу запричитала, заревела не своим голосом:

— Тону! Тону, Илюшенька! Не дай сгинуть в топи проклятой! Уж по шею белую затянуло!

— Вот дурёха, — пробормотал Илья, не решаясь слова выученные, куда как крепкие, говорить сейчас, да и призадуматься не успел, откуда девушка имя его ведает?
Делать нечего: спешился Илья.
Полез богатырь в болото: не мог он позволить беде какой с юной девицей приключиться. Подошёл к топи-трясине, девки-то и нет, исчезла.

— Да неужели утопла? — прошептал Илья, кругом оглядываясь. Но даже ряби по гнилой воде не шло.
Только руки-ноги у него одеревенели и сознание затуманилось. Почуял он, что дело не ладное, а тут и шёпот за спиной:
— Утоплю-ю-ю…

Все молитвы вылетели из головы из головы богатырской. Как быть?
И вспомнился вдруг попутчик чудной с его невероятной похабщиной!
Из последних сил, хрипя, понёс Илья эту тварь словами срамными, отвратными — теми, что запомнил из речи мужичка: честь её, этой твари болотной, задевающую, и физиологию, и родичей её всех…
Стал отпускать, рассеялся морок недобрый, голос стих, исчез, прошипев напоследок не то злобно, не то обиженно:

— У-у-у, Похабник проклятый…

Выбрался Илья из болота, сел на коня да поехал дальше. Не знал он точно, кто его заморочил и чуть не погубил. Может, кикимора, может, водяной? Кто её, нечисть эту, разберёт.
А вот спасителя своего запомнил, и благодарил потом всю жизнь.

И только позже догадался богатырь: не его это голос-шёпот тот проклинал, похабником* назвав.