Сквозь неплотно задёрнутые занавески в комнату осторожно прокрался утренний свет. Нина Михайловна проснулась давно и просто лежала, равнодушно рассматривая потолок. Поборов душевную лень и накопившуюся с возрастом усталость, она медленно поднялась и привычно заправила постель. Размяла затёкшую спину и неохотно пошла умываться.
Весна в этом году выдалась ранней. Снег уже практически сошёл. Но ночи ещё стояли холодные. К утру в доме становилось зябко. Спасибо Петровичу — на неделе дров привёз. Теперь бы прибрать их, да сил не хватает. Так и лежат, сваленные рядом с калиткой.
Нина Михайловна задумчиво постояла возле холодильника. Зимой он был выключен — что зря электричество мотать? Холода и на веранде хватает. Да и что хранить в нём? Пост. Да и живёт одна. Открыла дверцу старенького агрегата и вытащила оттуда пачку печенья. Печенье она себе и в пост позволяла. К чаю. Без чая с печеньем жизнь была бы уже не та.
На плитке закипал облезлый эмалированный чайник. Женщина аккуратно налила из маленького заварничка вчерашней заварки, осторожно разбавила кипятком и присела за краешек кухонного стола, задумчиво посмотрев в окно. Да… дрова надо срочно убирать, а то тучи на небе, не дай бог дождь польёт…
Возле калитки появилась Танечка, дочка соседки Оли, и направилась прямо к дому. Нина Михайловна спешно накинула платок и выскочила на крыльцо. Девочка сияла:
— Баб Нин, баб Нин! Мама просила передать, что дядя Андрей звонил. Сказал, что завтра приедет. Просил, чтобы ты никуда не уходила!
Телефон только у Ольги был, один на всю деревню, да и тот работал плохо: то треск стоял, то слова пропадали, то вообще ничего не было слышно. Женщина ойкнула и пошатнулась в сторону. Но вовремя опёрлась слабеющей рукой о стенку дома и медленно присела на скамейку. Андрюшенька… сыночек…
— Баб Нин, ты чего? — испугалась Танечка, всматриваясь в побледневшее лицо. — Всё в порядке? Может, тебе чем-нибудь помочь?
— Нет, нет, всё хорошо, солнышко, беги, беги. Спасибо тебе.
Ах, Андрюшенька, Андрюша… Ну наконец-то… Радость-то какая… Наверное, всей семьёй приедут. И Юленька, и внуки. Внуков-то, Рому со Светой, уже года три не видела. Только на фотокарточках. Да и фотокарточки старые, тогда ещё школу не закончили. А сейчас уже совсем взрослые. Да и сын со снохой больше года не заезжали. Но оно и понятно: двести вёрст… наездишься ли тут?
Из задумчивых размышлений Нину Михайловну вывел кот. Явился после ночных похождений и с удивлением увидел хозяйку, сидевшую на улице. Потёрся о ноги, жалобно помяукал… Женщина вздрогнула и почувствовала, что замёрзла. Тяжело поднялась со скамьи и вернулась в дом.
Опять вскипятила воду и попила чаю, чтобы согреться. Затем подошла к буфету и открыла ящик. Достала деньги, бережно завёрнутые в пакетик. Пересчитала… Не густо. Ну ничего, выкрутимся, слава богу, что пост — хоть какая-то экономия. Картошка своя, огурцы солёные… Да и зима уж прошла. Выживем, с голоду не помрём. Как-никак гости дорогие. Долгожданные. Надо в магазин сходить, не одной же картошкой с огурцами их кормить…
— Ну вот, видишь, Михайловна, а ты переживала. Приедет завтра сын и все дрова уберёт, и калитку заодно поправит, — порадовалась за односельчанку продавщица и быстро справилась с поставленной задачкой — набрала на небольшую сумму всё что было нужно. И колбаски, и кусочек мяса, и бутылку вина. А как же? Всё-таки родные люди, да и нечастые гости. Да ещё и на две шоколадки внукам денег осталось. Хоть и большие уже, но всё равно дети…
Бережно сложив покупки в сумку, Нина Михайловна счастливая шла домой. Надо ещё прибраться. Хоть и чисто у меня, но всё же… Может, и занавески новые повесить? Хотела на Пасху, но чего ждать? Да, пожалуй, поменяю и занавески…
Остаток дня прошёл в хлопотах. Полы вымыты, дорожки постелены, занавески повешены. В печке догорают последние поленья. Хозяйка допила очередную чашку чая и с удовольствием оглядела сверкающий чистотой дом. Ну и хорошо, вот и славненько. Скоро Пасха, а у меня уже всё убрано. Да, собственно, и было не грязно. Мусорить-то кому? Живём вдвоём с котом…
Ночью не спалось. Надо же, какая радость, сыночек Андрюшенька приезжает. Утром Нина Михайловна соскочила ни свет ни заря — только начали пробиваться первые лучи солнца сквозь новые занавески. Торопливо выпила чаю, натаскала воды из колодца, изредка давая отдохнуть больной ноге, потом опять хлопотала по хозяйству. Топила печь и накрывала стол. Постелила праздничную скатерть, расставила столовые приборы, варила и жарила. Запахи разносились такие, что женщина еле удержалась, чтобы не нарушить пост. Но всё-таки устояла и твёрдо решила, что последние дни продержится, а дети, что уж, они не постятся, пусть едят…
Когда всё было готово к приезду дорогих гостей, неожиданно зашёл Петрович. По-хозяйски оглядел калитку, болтающуюся на одной петле, попинал ногой провалившуюся ступеньку крыльца, оглядел груду дров. Постоял, покурил…
— Михалвна, слышь? Давай говори, куда дрова убирать. А потом калитку поправлю, и крыльцо починю, — строго скомандовал он, чувствуя себя хозяином положения.
С тех пор как жена умерла, Петрович жил один, но не сдался, не спился, не сник, а вёл хозяйство, да так, что любая женщина позавидует. Даже поросёнка держал. В другое время Нина Михайловна бы обрадовалась неожиданной помощи соседа, но сейчас, когда в любой момент мог приехать Андрюша… А тут чужие люди… Не любит он чужих… Да и расстроится, что кто-то посторонний матери помогает, будто бы сына нет… В общем, отказалась…
Петрович обиделся. Ну ничего, он мужик добрый, отходчивый. Андрюшенька сам всё сделает. Тут и делов-то на пару часов. Да раньше Нина Михайловна сама справлялась, а в прошлом году упала, зашиблась, всё никак до конца не поправится. Да и возраст уже не тот. Как-никак шестьдесят восемь лет. Шутка ли?
День перевалил на вторую половину. Женщина только собралась прилечь — уж очень устала, и спину ломило, да нога покоя не давала, но, взглянув в очередной раз в окно, увидела вдалеке белоснежную машину, которая как корабль горделиво плыла по узким улочкам деревни. Нина Михайловна в недоумении застыла — у сына совсем другой автомобиль, а кроме неё ни к кому больше не приезжают. В деревне и живёт-то всего десяток семей. Дачникам рано. Но нет, машина подъехала к её дому. И остановилась.
Женщина, забыв про больную ногу и спину, выскочила на улицу. Сын со снохой вышли из автомобиля и встретили её.
— Андрюшенька, Юля, ну что же вы стоите? А дети где? — волновалась Нина Михайловна, суетливо заглядывая сквозь тонированные стёкла внутрь машины.
— Здравствуй, мам, — Андрюша обнял мать. — Ну что ты плачешь? Да ладно тебе, перестань…
— Здравствуйте, Нина Михайловна, — подошла Юля и протянула свекрови тортик и букет каких-то невообразимо ярких цветов в блестящей упаковке. — Это вам.
— А дети где? — переспросила хозяйка дома.
— А дети уже взрослые, им с нами неинтересно, — усмехнулся Андрей и нежно погладил крыло автомобиля. — Смотри, мам, новую купили. Зверь! По любой дороге проедет. Представляешь, за два часа до тебя долетели — красота! Нравится?
Нина Михайловна кивнула, а сама радовалась, что у неё уже всё готово и можно сразу садиться к столу, чтобы поесть с дороги.
— Пойдёмте в дом, что же мы тут стоим? — снова засуетилась она.
Сын, обходя груду дров и закрывая покосившуюся калитку, печально качнул головой. Сноха, пренебрежительно переступая через сломанную ступеньку, сказала:
— Вы бы хоть наняли кого-нибудь, пусть бы вам дом поправили. Ноги же можно переломать, страшно входить…
Нина Михайловна растерянно открыла дверь. Цветы и торт в руках мешались, постоянно за что-то цеплялись. Андрей придирчиво оглядел сразу ставшую тесной кухню, заглянул в комнату, прошёл к столу. Взял с тарелки кусок колбасы, брезгливо понюхал и положил обратно.
— Что, Андрюшенька, что-то не так? Вроде свежая должна быть колбаска. Вчера покупала.
— Да не, мам, всё в порядке.
— Ну, давайте, давайте, идите скорее к столу. Голодные, небось, с дороги? Я борщ сварила, такой, как ты, Юля, любишь. И котлетки сделала, Андрюш, твои любимые, мяса не пожалела, — суетилась мама, доставая из холодильника бутылку вина и, хранившуюся на всякий случай, бутылку водки.
Сноха взяла с тарелки солёный огурец, присела на краешек дивана и аппетитно захрустела:
— Ох, как же я люблю ваши огурчики, Нина Михайловна.
Хозяйка торопливо вытерла передником руки и вытащила трёхлитровую банку. Последняя. Ну и пусть. Всё-таки не чужие люди, не жалко.
— Вот, возьмите с собой. Поедете — не забудьте.
Однако за стол никто не сел. Юля взглянула на часы. Нине Михайловне стало неловко, она словно почувствовала что-то неладное и тоже присела на краешек дивана, испуганно глядя на сына.
— Мам, ты извини, мы, собственно, за огурцами к тебе и заехали. Мимо проезжали. К друзьям. На шашлыки. Давно уже договорились. На дачу.
— Что, даже чаю не попьёте? — женщина сжимала руками край халата.
— Мам, ну ты пойми, я же говорю, мы давно договорились. Нас люди ждут. Мам, ну ты не обижайся, мы как-нибудь потом заедем. Ну, понимаешь, всего два выходных, хочется как-то отдохнуть, расслабиться после работы.
Нина Михайловна молча кивала, пытаясь вглядеться в глаза сына. Андрей вытащил из кармана толстый бумажник, достал оттуда две пятитысячных купюры и положил на стол. Подумал. Достал ещё одну и положил рядом.
— На вот, купи себе что-нибудь. Или найми кого-нибудь, пусть тебе дом отремонтируют. В общем, сама реши, ты лучше меня в этой деревенской жизни разбираешься. И не болей, держись. Если что надо — звони. Номер помнишь? Ладно, поехали мы, не обижайся, ещё раз извини, — после чего быстро вышел из дома. Жена встала и вышла вслед за ним.
Нина Михайловна понимала, что надо подняться с дивана, выйти на улицу и проводить их, но не могла. Ноги не слушались, отказали. В голове крутились одни и те же слова: «Ну куда они голодные поедут? Какие ещё шашлыки? Разве это еда? Кто им такой вкусный борщ приготовит? Да и котлеты тоже…»
Кто-то зашёл в дом. Женщина встрепенулась: «Останутся! Вернулись! Передумали! Ну конечно останутся! Как же не остаться? Всё-таки мать родная, да и свои же люди, не чужие». Слёзы радости потекли по её щекам.
— Андрюшенька! Передумали?
— Мам… Огурцы забыли… А ты чего сидишь? Проводила бы хоть нас. Столько не виделись, а ты… Да не реви, приедем мы скоро. Обещаю. Тут ехать-то… Всего два часа.
Нина Михайловна кое-как успокоилась, собралась с силами и с трудом поднялась с дивана. Вышла на крыльцо и грустно взглянула вслед уплывающей вдаль белоснежной машине. Из окон гремела музыка. Женщина печально осенила крестным знаменем скрывшихся за горизонтом детей, вытерла слёзы, взглянула на небо и тяжело вздохнула: «Кажется, дождь начинается. Надо дрова убирать».
А в комнате, на столе, прямо на праздничной скатерти рядом с деньгами, сидел кот и уплетал котлету. Ел и дивился: «Откуда такая щедрость? Пост ведь у нас…»