Примерно годам к тридцати, а быть может, и позже,
Безудержный летний пожар превращается в медь.
Спешащее время когтями вонзается в кожу,
И ты начинаешь реально на вещи смотреть.
Становишься зрячей, становишься твёрже и гибче,
Не ищешь ни в храмах, ни в людях того, чего нет,
Всё главное в шёпоте неба и щебете птичьем,
Всё лучшее выжгло под рёбрами ласковый след.
Обыденность идолов старых возводит в нули,
И ты понимаешь рассудком, хоть сердце и слепо:
Нет сказочных принцев на свете, но есть короли,
Которых мы сами ваяем из глины и пепла.
Годам к тридцати ты весь пыл превращаешь в цинизм,
И в романтизации мира не видишь плюсов,
Уходит налёт, остаётся реальная жизнь,
Тебе не Да Винчи, а Мунк теперь больше по вкусу.
Есть люди стекляшки, и есть дорогие жемчужины,
А всё, что вокруг — это море без края и дна,
И нет, моя милая, ты не становишься хуже,
Ты просто выходишь из долгого крепкого сна…