— Эй, брат, дай-ка мне свой антиквариат посмотреть! — откладывая автомат Калашникова, крикнул командир.
Он обращался к незнакомому долговязому пареньку с тёмно-русыми волосами, у которого за плечом висела винтовка Мосина. Мы сидели возле дыры в стене сельской школы и курили.
— Откуда это у него? — искоса поглядывая на ополченца, спросил я.
— Это с советских складов. В 14ом оружия не хватало, этим и воевали, — рассматривая винтовку и щуря один глаз от едкого табачного дыма, ответил командир и вновь обратился к бойцу. — Ты же не снайпер, верно?
— Нет, — как-то необычайно спокойно и гулко ответил тот.
— Так чего не поменяешь? — командир протянул винтовку обратно.
— Привык, — пожал плечами боец.
— Хм. Ну, оружие надёжное. Где служишь? Курить будешь?
— Бросил. Рядовой 8-ой роты 1378 стрелкового полка.
Командир поднял голову к голубому летнему небу и опустил кончики рта.
— Ты из России что ли? — наконец спросил он.
— Почему? Местный.
— Что-то я в Луганске…
Но командир договорить не успел. Послышался свист, а затем за углом школы что-то бахнуло. Потом ещё, и ещё в разных местах, и наша короткая передышка кончилась…
— Помнишь, Мосинку сегодня видели? — за ужином обратился ко мне командир.
Было слышно, как где-то недалеко работала наша артиллерия. Мы наступали.
— Ну? — кивнул я.
— Попадётся на глаза, присмотрись к нему.
— А что? С ним что-то не так? — насторожился я.
Но командир только улыбнулся и подмигнул.
— Да нет, — закуривая, вдруг задумался он. — Просто присмотрись.
Но ни через день, и ни через два я Мосинку не встретил. Бои шли тяжёлые, вязкие, упорные. У украинских националистов было время выстроить оборону, но мы всё равно продвигались. Перед нами стояла какая-то деревня. Даже не деревня, а так — одна улица в шесть домов. Заречное, кажется. И вот тогда спустя несколько дней я вновь увидел Мосинку. Он лежал под огнём на другой стороне простреливаемой улицы у покосившегося деревянного забора и прицельно палил из своей винтовки. Раз, два, три, четыре, пять… Делал он это так ловко, что даже завораживало. Я крикнул и дал сигнал, что после хочу с ним поговорить. Он сдержанно кивнул, начал перезаряжаться и вот здесь по нам заработали миномёты. Я видел, как Мосинка откатился вплотную к забору, поднялся и скрылся за ним. Как раз туда и прилетела мина. Согнувшись перебегая улицу, живым я его найти уже не надеялся. Но, к удивлению и счастью, ни тела, ни следов ранения не обнаружил. Про фантастические спасения на войне многие любят болтать, но клянусь, что тут я столкнулся с настоящим чудом. И хотя после живым Мосинки я не видел, мне всегда казалось, что при всяком штурме очередного вражеского укрепления, через шум сражения и огня, я отчётливо различал мерную стрельбу его винтовки: раз, два, три, четыре, пять…
Петрокаменское освобождали не мы, оттого наше отделение подошло к нему довольно спокойно. Недалеко от дороги, без ограждения и совсем заросший, и, видимо, только поэтому сохранившийся, стоял старенький обелиск с красной звездой на макушке. Возле него сидела чья-то фигура.
— Так это же Мосинка! Живой! — воскликнул командир, рукой защищая глаза от полуденного солнца. — Эй, боец, что ты там нежишься, а ну пошли с нами! Кто Донбасс освобождать будет?
Мосинка поднялся и как-то по-мальчишечьи стеснительно улыбнувшись, крикнул:
— Да не могу я дальше идти, братцы.
— Это почему ещё? — удивился командир.
Продираясь через высокую траву, мы подошли ближе. Только тут я смог разглядеть лицо Мосинки. Это было простое, совсем ещё юное лицо с немного грустными глазами.
— А ну рассказывай, — продолжал настаивать командир, — почему не можешь идти дальше? Ранен? Заболел? Как твоя фамилия, боец?
Мосинка вновь улыбнулся.
— Никифоров. Да вот она. Десятая снизу. Никифоров А.В. А дальше вам другие помогут. Многие помогут, знайте. А я свой путь прошёл.
Он качнул головой и отошёл в сторону. Мы обступили обелиск и стали читать фамилии павших здесь воинов. Прочитав «рядовой Никифоров А.В.», обернулись в сторону Мосинки, но его уже не увидели. Вместо него над травами поднимался горячий, плывущий в сторону неба, воздух.