Ты выходишь из дома, которому уже лет сто. Выходишь во внутренний дворик — там на стульях сидят женщины, а под стульями — кошки. Они сидят так и летом и зимой — главное, чтобы солнышко пригревало. Они сидят так будто с самого дня основания Одессы. «У нас на Пересыпи много котиков, — объясняет тётя Клара.— Потому что у нас мищи-ии!» Никто никогда не видел тут ни одной мыши. Но, может, потому их и нет, что одесские котики и тёти Клары всегда на страже? Они смотрят на тебя с абсолютно одинаковыми выражениями на лицах — кошки и женщины провожают взглядами до самой арки.

Ты идёшь от улицы Московской прямо под мост. Мимо конечной остановки трамвая N 7, который идёт через всю Пересыпь прямо до Лузановки. Тебе не нужна семёрка, тебе нужна тройка, если ты хочешь доехать до Привоза. Поэтому ты идёшь под мост, мимо загса, в котором когда-то расписывалась твоя тётя, — после торжественной церемонии все гости фотографировались на ступеньках, бабушка с дедушкой, ещё живые, стояли внизу, а ты рядом, с гладиолусами, и ступеньки эти, маленькие, обшарпанные, казались тебе Эверестом.

И вот ты садишься в трамвай, и он такой же, каким был 30 лет назад. Разве что блестящих, будто лаковых сидений, красных и жёлтых, больше нет. Креслица выкрашены серой краской. И когда ты сидишь, твои ноги уже достают до пола.

На Советской армии кавалер лет 75 начинает флиртовать с дамой лет 60: «Когда я был таким же молодым, как и вы…» Процесса ухаживания никто не стыдится, и весь трамвай с удовольствием слушает громкие реплики мужчины и женщины. «А где вы едете, Светочка?» — «Да хочу сделать небольшой базар, тюлечки немного взять, картошечки, фрукты, туда-сюда». «Тюльки сейчас нет хорошей», — подаёт голос кондукторша. Она считает своим долгом сообщить, что мелкая чёрноморско-каспийская рыба семейства сельдевых теперь в наших водах не вылавливается, а завозится откуда-то из-за границы, замороженная, поэтому смака в ней нет.

Трамвайный кавалер охотно подхватывает: «А какая была тюлечка в Одессе раньше, как на меня — так и мармеладу не надо». Остановки через три выясняется, что и все его жёны тоже такие были аппетитные: «А что ваш муж, Светочка?.. Ах, вы вдова? Знаете, я, пожалуй, тоже на Привозе сойду».

И этот мужчина тоже, кажется, был в трамвае всегда — ты росла под его отработанные на сотнях женщин приёмчики. Он всегда искал себе красотку помоложе. Женился и на время затихал, потом разводился и снова, держась за поручень, нависал над какой-нибудь дамой: «Я смотрю, вы неплохие персики везёте. И почём брали?.. Да вы что — на варенье? Ой, я сам очень неровно дышу на персиковое варенье. А рецепт? Ой, мне выходить скоро, давайте я вам вечером позвоню, вы расскажете».

Так хочется, чтобы не кончалось. Эти женщины, эти мужчины, эти их разговоры, их персики, их кокетство. Хочется, чтобы трамвай всегда бежал по этим прямым улицам, и тебе всегда находилось в нём местечко.