Большие братья
Бериевские любимцы — Богдан и Амаяк Кобуловы
Кобулич — именно так уважительно и ласково называл нарком Берия Богдана Захаровича Кобулова. И было за что. С первых дней воцарения Берии в здании НКВД осенью 1938-го он был наиболее активным подручным Лаврентия в следственных делах. С усердием избивал и пытал.
Будучи по комплекции тучным, своих жертв Богдан Кобулов «избивал кулаками… прыгал на них и наваливался своим огромным весом. Его любимым орудием пыток была дубинка».
А был у него и младший брат — Амаяк Кобулов, также сделавший неплохую карьеру в карательной системе. Его бывший зам (в Гаграх) дал о нем впоследствии такие показания: «Сам избивал арестованных палкой, предварительно укладывал арестованных на пол». Предварительно укладывать приходилось, очевидно, потому, что Амаяк не обладал столь внушительной комплекцией, как брат Богдан. Но избивали оба с удовольствием.
Без этих колоритных персонажей история советских органов выглядела бы, наверное, бледнее. След этих двух ярких представителей бериевской когорты и сегодня заметен и поражает воображение. Братья Кобуловы отметились во многих репрессивных кампаниях, оставив свои подписи в следственных делах невинно репрессированных. Тексты многих тысяч утвержденных ими обвинительных заключений могут составить впечатляющую антологию чекистских злодеяний.
Оба брата родились в Тифлисе в семье кустаря-портного — Захария Оганесовича Кобулова. Богдан в 1904-м, Амаяк в 1906-м. Старший брат окончил в 1922-м гимназию, младший — 5 классов торговой школы и кооперативные курсы в 1926-м. В послевоенное время Амаяк получил высшее образование (вероятно, обучаясь заочно). Богдан, прослужив около года в РККА, поступил в 1922-м в грузинскую ЧК, где рос в должностях под покровительством Берии. К середине 1938-го он занимал должность заместителя наркома внутренних дел Грузии и имел звание майора ГБ. В 1937—1938 гг. наряду с наркомом Гоглидзе Кобулов вел заседания и подписывал протоколы тройки.
Только под его председательством тройка НКВД Грузии приговорила к расстрелу 1233 человека. В сентябре 1938-го по зову Берии перебрался в Москву, тут же получил звание старшего майора ГБ и возглавил секретно-политический отдел ГУГБ. Через три месяца, в декабре 1938-го, получил звание комиссара ГБ 3-го ранга и возглавил следственную часть НКВД, а в 1939-м возглавил Главное экономическое управление НКВД. Как знак особого доверия Берии — Богдан Кобулов был им включен в члены специально созданной по решению Политбюро от 5 марта 1940-го тройки НКВД для внесудебной расправы над польскими офицерами и гражданскими лицами.
В феврале 1941-го был выдвинут на должность заместителя наркома госбезопасности, с июля 1941-го, при слиянии наркоматов, стал заместителем наркома внутренних дел. И, наконец, с апреля 1943-го работал 1-м заместителем наркома госбезопасности СССР. В феврале 1943-го ему присвоили звание комиссара ГБ 2-го ранга, что в армии соответствовало генерал-полковнику.
Младший брат Амаяк, отслужив в РККА и поработав секретарем нарсуда, счетоводом и бухгалтером кооператива в Боржоми и на заводе в Тифлисе, в конце концов, пошел по стопам брата. В 1927-м его приняли счетоводом в финотдел ГПУ Грузии. Двумя годами позже перевели на оперативную работу — уполномоченным экономического отдела (ЭКО). С Берией Амаяк познакомился в 1929-м. Его тогда включили в небольшую группу работников ГПУ Закавказья во главе с Берией, отправившуюся в Баку громить так называемый филиал Промпартии. Там Амаяк провел допрос начальника строительства нефтепровода Баку — Батуми Булгакова, которого затем осудили как «крупного вредителя».
Берия был доволен: Амаяк ему вполне приглянулся. Его дальнейший должностной рост проходит во все том же отделе, с 1934-го — он начальник 1-го отделения ЭКО УГБ НКВД Грузии. В 1937-м Амаяк переведен на работу начальника 3-го отделения в секретно-политический отдел УГБ НКВД Грузии, а затем в отдел охраны руководителей. В разгар репрессий в августе 1937-го он получает самостоятельный участок работы — возглавляет Ахалцихский райотдел НКВД, а с мая 1938-го — Гагринский. Нет нужды говорить, сколь важным был этот пост в Гаграх. Тут располагалась дача Сталина, и одних сотрудников охраны НКВД, приписанных к Москве, здесь числилось около трехсот человек.
Настоящий взлет в карьере младшего Кобулова начался после прихода Берии к руководству НКВД. Амаяк 7 декабря 1938-го был назначен 1-м заместителем наркома внутренних дел УССР. В том же месяце его из старшего лейтенанта ГБ сразу произвели в майоры ГБ. Но даже такого близкого ему человека Берия не решился поставить наркомом крупнейшей республики, зато сделал все, чтобы ему не пришлось с кем-либо делить власть. Должность наркома внутренних дел УССР была оставлена вакантной, и Амаяк фактически исполнял обязанности наркома вплоть до сентября 1939-го.
Резидент Захар
В сентябре 1939-го Амаяк был отправлен резидентом НКВД в Берлин. Он числился советником полпредства СССР и свои донесения в центр подписывал псевдонимом Захар.
Инкогнито соблюсти не удалось. Немцы довольно быстро разобрались с ведомственной принадлежностью нового советника и моментально оценили его ничтожно малый опыт в разведывательной работе. Как показал на допросах арестованный после войны сотрудник Абверштелле-Берлин Зигфрид Мюллер, резиденту Захару в августе 1940-го был подставлен агент — латышский корреспондент в Берлине Орестс Берлинкс, как будто обладавший обширными связями в верхушке рейха.
Захар был в восторге от нового приобретения. Агенту присвоили псевдоним Лицеист и платили ежемесячно от 300 до 500 рейхсмарок. На самом деле агент-двойник Лицеист выполнял прямые указания германского руководства. Его донесения, направленные в Москву, принимались Сталиным за чистую монету. И действительно, все предсказания Лицеиста сбывались, например, о предстоящем захвате Югославии. Однако через Лицеиста немцы напрямую дезинформировали Сталина. Особенно важными были направленные Сталину сигналы Лицеиста о том, что военные приготовления вермахта на советской границе — всего лишь способ давления с целью добиться определенных уступок. И надо ждать германского ультиматума. Сталин ждал, но вместо ультиматума грянуло 22 июня, поломавшее все расчеты кремлевского диктатора.
Вместе с персоналом советского посольства сложным путем Амаяк в июле 1941-го прибыл в СССР. И хотя в эмигрантских кругах Берлина только и говорили о том, что выходцы из НКВД — посол Деканозов и советник А. Кобулов — настолько «оскандалились, что по возвращении в Москву их ждет расстрел», ничего такого не произошло. Амаяка тут же, 20 июля, назначили наркомом госбезопасности Узбекистана. В тот же день вышел указ о слиянии органов НКВД и НКГБ, и 31 июля 1941-го он стал наркомом внутренних дел Узбекистана. В этой должности проработал до января 1945-го. После чего начался новый этап его карьеры. Был переведен в Москву и назначен начальником оперативного отдела и 1-м замом Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) НКВД СССР. В его служебные обязанности входило проведение агентурной работы среди военнопленных и ведение следствия по их делам.
Подготовленные и проведенные при непосредственном участии Амаяка Кобулова в послевоенное время две серии открытых показательных процессов по делам немецких генералов были организованы по схеме, отработанной еще в ходе «московских процессов» 1936−1938 гг. В их основу был положен принцип амальгамы, когда на скамье подсудимых генералитет разбавлялся мелкими «участниками зверств» и во главу угла ставилось публичное признание вины. Важен был прежде всего пропагандистский эффект.
Для ГУПВИ были характерны все типичные пороки советской системы. Наиболее распространенный вид нарушений — использование служебного положения в личных целях. В мае 1948-го, после длившегося более года расследования, Комиссия партийного контроля указала Амаяку Кобулову на то, что «он не принял мер к прекращению известных ему фактов незаконного использования труда военнопленных лагеря 27 на изготовление мебели ряду ответственных работников управления лагеря, а также на обработку их индивидуальных огородов».
В 1950-м МВД направило Сталину итоговый доклад о работе ГУПВИ. Было принято решение отметить орденами отличившихся. Амаяк Кобулов был представлен к ордену Ленина. Но награждение не состоялось. В 1951-м статус ГУПВИ был понижен до управления в составе ГУЛАГа, и Амаяк 8 июня 1951-го был назначен начальником УПВИ и 1-м заместителем начальника ГУЛАГа, и в этой должности оставался до смерти Сталина.
И снова Германия
Карьера старшего Кобулова в «органах» оборвалась неожиданно. Осенью Сталин решил перетряхнуть все руководство НКГБ. 30 ноября 1945-го Берия и Маленков вызвали Богдана Кобулова и без объяснения причин объявили ему о снятии с должности 1-го заместителя наркома госбезопасности. На следующий день он написал слезливое письмо Сталину, где заверял в своей верности и преданности. Вождь подсластил пилюлю и позволил ему баллотироваться и быть избранным в феврале 1946-го в Верховный Совет СССР 2-го созыва с указанием в газетах уже не занимаемой им должности — 1-го замнаркома госбезопасности. В действительности Богдан мучился от неизвестности своей судьбы, находясь в «распоряжении ЦК ВКП (б)». Он вновь 1 июня 1946-го написал Сталину, умоляя предоставить хоть какую-то работу.
Наконец, Богдана Кобулова пристроили на должность. В 1946-м он был назначен заместителем начальника Главного управления советского имущества за границей (ГУСИМЗ) по руководству советскими предприятиями в Германии. Германия в жизни братьев заняла особое место. С ней были связаны и их провалы, и повороты судьбы. Амаяк работал в Германии до войны, теперь туда отправили Богдана. В октябре 1951-го начальник ГУСИМЗ выдвинул его в свои первые заместители и направил нужные бумаги в секретариат ЦК ВКП (б). Но вопрос «застрял». Оказалось, что тогда Богдану нужно оставить свой пост в Германии, а он был там очень нужен. Об этом функционеры ЦК прямо написали Маленкову: «По характеру производства и объему выпускаемой продукции советские предприятия в Германии занимают ведущее место в системе Главсовзагранимущества. Выпуск продукции на этих предприятиях составляет до 70% от всей производственной программы Главного управления. С советских предприятий в Германии поставляются для нужд народного хозяйства СССР многие важнейшие виды материалов и оборудования». В связи с этим, говорилось далее, отзывать из Германии Богдана Кобулова нецелесообразно". Маленков согласился с этими доводами.
Несмотря на временную опалу, Богдан оставался политически заметной фигурой. На ХVIII и ХIХ съездах партии он избирался членом ЦК, был депутатом Верховного Совета СССР.
Амаяк как будто оставался в его тени. Тем не менее братья настойчиво шли вверх по служебной лестнице. Оба быстро росли в званиях. В июле 1945-го Богдан получил звание генерал-полковника, а Амаяк — генерал-лейтенанта. Были щедро награждены орденами. Богдан получил 3 ордена Ленина (22.07.37, 30.04.46, 29.10.49); 5 орденов Красного Знамени (26.04.40, 20.09.43, 07.07.44, 03.11.44, 01.06.51); орден Суворова 1-й степени (08.03.44); орден Кутузова 1-й степени (24.02.45); орден Отечественной войны 1-й степени (03.12.44); ордена Трудового Красного Знамени (24.06.48) и Трудового Красного Знамени ГрузССР (10.04.31).
Амаяк награжден чуть скромнее: четырьмя орденами Красного Знамени (26.04.40, 20.09.43, 31.07.44, 30.04.46); орденом Кутузова 2-й степени (21.06.45); орденами Трудового Красного Знамени (16.04.42) и Красной Звезды (03.11.44). Оба брата были награждены знаком «Почетный работник ВЧК — ГПУ», Богдан — 20.12.32, а Амаяк — 23.08.37. Кроме того, Амаяк был еще удостоен знака «Заслуженный работник МВД» (02.11.48). Даты награждений раскрывают участие братьев в репрессивно-карательных акциях. Например, Богдан Кобулов был награжден орденом Суворова за выселение чеченцев и ингушей, орденом Красного Знамени — за выселение крымских татар, орденом Отечественной войны — за выселение турок, курдов и хемшилов с Черноморского побережья.
1953 год
Март 1953-го стал для братьев судьбоносным. Они вновь на самом верху лубянской иерархии. И это сгубило обоих. Богдан, оставивший наконец свой пост в ГДР, стал ни много ни мало 1-м заместителем министра внутренних дел. Амаяк тоже в фаворе у Берии. В мае 1953-го он получил должность заместителя начальника контрольной инспекции при министре.
У нового министра внутренних дел Берии значение сугубо функциональных чекистских структур приобретало чуть ли не всеобъемлющий характер. Они порой наделялись функциями, далеко выходившими за обозначенные на бумаге. В утвержденном положении о Контрольной инспекции МВД не предусматривалось, что здесь будут вести агентурную работу, принимать кого-то на конспиративных квартирах и т. п. Тем не менее такие планы Амаяк вынашивал. Об этом он дал пояснение в своем прошении о помиловании: «Агентуру я лично мыслил иметь для организации проверки работы периферийных органов». Более того, Амаяк пришел к выводу о необходимости «особой агентуры» и пояснил это следующим эпизодом.
В марте 1953-го в Праге (куда Амаяк ездил в составе правительственной делегации) Булганин дал ему указание поинтересоваться причиной ареста министра национальной обороны Людвига Свободы. Выяснилось, что Свобода прошел по показаниям участников процесса по делу Рудольфа Сланского. После смерти Сталина Свобода вышел из тюрьмы. У Амаяка созрела мысль использовать скомпрометированного и обиженного чехословацкого министра в агентурной комбинации — «подставить Свободу англо-саксам и начать игру», так как он являлся «прекрасной приманкой для англо-американской разведки». Ну прямо бериевские и почерк, и размах! Амаяку даже в голову не приходило, что подобные провокационные методы далеко выходят за рамки его официальных служебных полномочий. Тем более в отношении граждан стран «народной демократии», где с августа 1949-го постановлением Совмина, подписанным Сталиным, советским чекистам запрещалось вести агентурно-оперативную работу.
В мае — июне 1953-го Амаяк дважды выезжал в Берлин. В конце мая он инспектировал аппарат уполномоченного МВД в Германии, выполняя директиву Берии о перестройке работы аппарата и кардинальном сокращении штатов. Позднее, в свете грянувших в Берлине событий 17 июня, когда народ выступил против диктатуры СЕПГ, это будет поставлено в вину и Берии, и Амаяку Кобулову — дескать, ослабили работу советских чекистских органов в ГДР. На следующий день после начала волнений Берия вновь направил Амаяка в Берлин. Здесь он и был арестован.
А Богдан свои главные дела вершил на Лубянке. Берия доверил ему курировать следствие, и под его руководством проходила важнейшая селекция — кого из арестованных освободить и реабилитировать, а кого оставить в тюрьме. Особое внимание Богдан уделял судьбе арестованных по указанию Сталина работников МГБ. Разбирался с каждым индивидуально. Бериевцев выпускал на свободу и направлял в руководящие кабинеты, абакумовцев — держал и дальше в тюрьме. В некоторых случаях, особенно если на то не было прямых указаний Берии, он медлил и раздумывал. В марте 1953-го Богдан Кобулов вызвал на допрос арестованного в 1951-м Льва Шейнина (бывшего работника прокуратуры, а затем писателя-драматурга) и, взглянув на него, глубокомысленно изрек: «Эта башка еще поработает». Но сразу освобождать почему-то не стал, а передоверил вести дело Райхману и дал поручение перед освобождением завербовать Шейнина в агентурную сеть.
В 1953-м оба брата проживали в Москве. Богдан — на ул. Серафимовича, 2, в квартире 8. В том самом знаменитом Доме на набережной, где аресты жильцов были делом обыденным и продолжались и после смерти Сталина.
Амаяк жил в доме МВД на Котельнической набережной. Арестовали братьев в один день, 27 июня 1953-го: Богдана в Москве, а Амаяка в Берлине вместе с другим крупным бериевцем — Гоглидзе, и тут же самолетом доставили в Москву. Следствие по их делам было поручено прокуратуре. Богдан был причислен к «банде Берии» и шел с ним по одному делу, а Амаяк по уровню на полноценного члена «банды» явно не тянул, и его дело было выделено из дела Берии в особое производство.
Богдан был приговорен к смерти в декабре 1953-го на процессе по делу Берии. В последнем слове на суде не был многословен. Он вполне сознавал, чем все закончится. Посетовав на то, что верил Берии и «безоговорочно выполнял его преступные распоряжения», просил переквалифицировать обвинения в «контрреволюционных» преступлениях на другие статьи кодекса. Хотя, скорее всего, понимал: этого не будет. Может быть, вспомнил, скольких он вот так же отправил на смерть?
Суд
Наверное, если бы не старший брат — знаменитый Кобулич, Амаяк остался бы жив. Только 17 марта 1954-го на допросе Амаяку предъявили вырезку из «Литературной газеты» от 27 декабря 1953-го с сообщением о приговоре суда и казни Берии и его сообщников. Так Амаяк узнал о смерти брата. Теперь он со всей очевидностью осознал, что такая же участь ждет и его. И следователь прокуратуры Каверин, ведший дело, особо старался выпятить его участие в «заговорщической деятельности» Берии, иначе расстрельная статья никак не вырисовывалась. Амаяк направил девять заявлений с жалобами на необъективность следователя: два заявления Маленкову, три — Хрущеву, одно — Булганину и три — генеральному прокурору. В заявлениях он особенно упирал на пристрастность и необъективность следователя. Все было напрасно.
16 июня 1954-го генеральный прокурор Руденко направил в Президиум ЦК КПСС проект обвинительного заключения по делу А.З. Кобулова и просил санкцию на передачу дела в Военную коллегию. Президиум ЦК КПСС предложение одобрил 1 июля 1954-го.
В приговоре, вынесенном Амаяку Кобулову Военной коллегией 1 октября 1954-го, обвинения выглядят изрядно политизированными. Тут и утверждение, что он являлся «активным участником антисоветской заговорщической группы Берии» и выполнял «преступные задания» этой группы, и обвинение в «развале работы советской разведки» в Германии накануне войны, и, в частности, то, что донесения агентов-двойников — явную дезинформацию направлял в Москву, и то, что, будучи на работе в управлении по военнопленным и интернированным, «препятствовал работе органов советской разведки вопреки специальному указанию по этому вопросу Щербакова А.С.»… И прочие подобные обвинения, вплоть до «антисоветских измышлений» по вопросам внешней политики СССР и агрессии США против КНДР. Хотя есть в его деле и отмечена в приговоре вполне определенная конкретика — эпизоды нарушения законности, участие в фальсификации следственных дел, «применение избиений и пыток к арестованным». По статьям 58−1 «б» и 58−11 УК РСФСР Амаяк Кобулов был приговорен к расстрелу.
Приговор перевернул сознание Амаяка. Он искренне не понимал — за что? Ведь избивать и пытать приказала партия! А он лишь послушный исполнитель. В прошении о помиловании писал: «В 1937 году было указание руководства партии применять физические меры воздействия к арестованным врагам» и вспоминал, что позднее, когда он уже работал в Киеве, им и Хрущевым была получена телеграмма за подписью Сталина с подтверждением этого: «Было созвано совещание руководящих работников центра и периферии НКВД УССР с участием представителей прокуратуры, и это указание И.В. Сталина зачитано». Амаяк простодушно считал, что «речь должна идти не вообще об избиении», а лишь о «применении этих острых методов незаконно, неосновательно», тогда как следователь Каверин «делает вид, что для него все это ново, сверхъестественно. А ведь до 1953 года били арестованных».
В прошении о помиловании Амаяк писал: «16-й месяц нахожусь под страхом смерти. С 1 октября она висит надо мной как дамоклов меч. Сидя в камере смертников, я чувствую ежеминутно ее приближение, ее холодное дыхание. За это время много пережил. Во имя советской гуманности, во имя справедливости, во имя памяти Ленина и Сталина прошу слезно сохранить мне жизнь и помиловать. Таю в душе этот луч надежды и жду справедливого решения. Каждый шорох у дверей камеры — это сверхчеловеческое испытание. Прошу убедительно не отказать». Он клял своего следователя: «Каверин должен быть наказан за мою невинную смерть».
Амаяк продолжал писать все новые ходатайства о помиловании. 30 октября 1954-го на состоявшемся у Председателя Президиума Верховного Совета СССР Ворошилова совещании было решено отложить рассмотрение ходатайств Амаяка Кобулова. В Кремле долго колебались. Но, в конце концов, 10 февраля 1955-го было принято решение отклонить прошение Амаяка Кобулова о помиловании. Он был расстрелян 26 февраля 1955-го.
Тело казненного по делу Берии Богдана Кобулова было кремировано, и прах захоронен на Донском кладбище. Надо полагать, туда же попал и Амаяк.