Спустя четверть века после войны в глухом лесу под Вязьмой был найден вросший в землю танк БТ-7 с хорошо заметным тактическим номером 12. Люки были задраены, в борту зияла пробоина. Когда машину вскрыли, на месте механика-водителя обнаружили останки младшего лейтенанта-танкиста. У него был наган с одним патроном и планшет, а в планшете — карта, фотография любимой девушки и неотправленное письмо.

25 октября 1941 г. Здравствуй, моя Варя! Нет, не встретимся мы с тобой. Вчера мы в полдень громили еще одну гитлеровскую колонну. Немецкий снаряд пробил боковую броню и разорвался внутри. Пока уводил я машину в лес, Василий умер. Рана моя жестока.
Похоронил я Василия Орлова в березовой роще. В ней было светло. Василий умер, не успев сказать мне ни единого слова, ничего не передал своей красивой Зое и беловолосой Машеньке, похожей на одуванчик в пуху.
Вот так из трех танкистов остался один. В сутемени въехал я в лес. Ночь прошла в муках, потеряно много крови. Сейчас почему-то боль, прожигающая всю грудь, улеглась и на душе тихо.
Очень обидно, что мы не всё сделали. Но мы сделали всё, что смогли. Наши товарищи погонят врага, который не должен ходить по нашим полям и лесам. Никогда я не прожил бы жизнь так, если бы не ты, Варя. Ты помогала мне всегда: на Халхин-Голе и здесь.
Наверное, все-таки, кто любит, тот добрее к людям. Спасибо тебе, родная! Человек стареет, а небо вечно молодое, как твои глаза, в которые только смотреть да любоваться. Они никогда не постареют, не поблекнут.
Пройдет время, люди залечат раны, люди построят новые города, вырастят новые сады. Наступит другая жизнь, другие песни будут петь. Но никогда не забывайте песню про нас, про трех танкистов.
У тебя будут расти красивые дети, ты еще будешь любить. А я счастлив, что ухожу от вас с великой любовью к тебе.

Твой Иван Колосов

***
Мир сужен до бронекабины
машины, подбитой в бою.
Кивает кистями рябина,
синицы беспечно поют

в леске, белоствольном и голом…
Костяшками пальцев в крови
напишет герой Халкин-Гола
письмо о безбрежной любви.

Чудес не случится… Похоже,
остаться в живых — не суметь:
испариной липкой на коже
уже проявляется смерть.

Царапает грифель бумагу,
нет силы в ослабшей руке.
Он пишет письмо об отваге,
не дав разыграться тоске.

Он пишет о жизни грядущей,
где места не будет ему,
ушедшему в райские кущи,
а может быть — в гулкую тьму.

Скользит на саднящих коленях
забрызганный маслом планшет.
Письмо для других поколений
рождается в светлой душе.

И меряет будущность вовсе
не собственной жизнью танкист.
Не съест сорок первого осень
посланье, войне вопреки.

Нетленны и письма, и вера,
а воины — в вечном строю.
Последним строкам офицера
в поклоне я честь отдаю.