— Вот так, набрасывай на голову! На голову! Отлично! Поднимай!
Грубый ремень обхватил шею трёхметрового бронзового маршала, змеевидно заскользил, натягиваясь, и воин прошлого с букетом цветов в руке со скрежетом сорвался с гранитного постамента. Ещё минут десять он мерно покачивался в воздухе, пока внизу, на фоне этого гиганта, суетились карликовые рабочие. Они раскладывали по газону деревянные брусья и что-то кричали крановщику. В тревожном нетерпении, будто пытаясь побыстрее отделаться от постыдной работы, двое из них подошли к постаменту и принялись молотком и стамеской сбивать выложенную чешскими буквами русскую фамилию. Рабочий, что орудовал инструментами, был толст, бородат и раза в два старше второго, стоящего рядом и собирающего в руку стопку из снесённых букв. По виду он походил на студента с глуповатой и вытянутой физиономией, которая, не переставая, жевала арахис из пакета, лежащего в кармане куртки.
— Карел, а кто это? — спросил он наконец, когда ему передали очередную отбитую букву.
— Маршал, русский маршал, — прокряхтел Карел.
— Это я вижу, ведь читать я умею, а что он сделал? За что ему памятник?
Карел оторвался от своего занятия и кулаком потёр лоб, отчего его пыльная кепка сползла на затылок.
— Петр, а вас что, истории уже не учат? — прищурившись, спросил он.
— Почему? Учат. Да ты же знаешь, я в академики не собираюсь.
— Это великий полководец прошлого, — объяснил Карел. — Победоносный маршал, освободитель нашей страны. Большой человек. Ему рукоплескал весь мир современников. Один из созвездия славных военачальников, которые одолели мировое зло.
— Да ну! — Петр покосился на уже лежащего на деревянных балках бронзового витязя минувшего века и, слазив в карман, вновь зажевал. — То есть, он сражался со злом, да?
— Ну да, — нехотя признал Карел, продолжив стучать молотком.
— И здорово он этому злу врезал?
Карел перестал стучать и задумался.
— Свернул ему голову, — не поворачиваясь, ответил он.
— А потом он возгордился и заставил нас поставить себе памятник?
— Да ты что! — Карел усмехнулся. — Мы — свободолюбивый народ. Нам никто приказывать не смеет. Мы сами поставили ему памятник.
— И после этого он отплатил нам злом, — нахмурился Петр.
— Нет, памятник мы поставили уже после его смерти.
Минут пять они работали молча. В небе над Прагой сгущались тучи, скоро должен был пойти дождь. К площади подъехал грузовик и ноги бронзового маршала обмотали ремнями, готовя его к погрузке в пыльный кузов.
— Послушай, Карел, — вдруг что-то надумав, заговорил Петр. — Так за что же тогда мы его сносим? Маршала этого? Ведь после смерти он нам ничего плохого сделать не мог.
— Ну, — протянул Карел, — с тех пор многое изменилось.
— Что?
— Ну многое, — пространно пояснил Карел, ещё громче стуча молотком. — Изменилась наша политика, история. Русские теперь нам не друзья и вообще, они империалисты и оккупанты. Они против демократии, представляют для нас угрозу. Словом, так надо!
— Хорошо! Пусть изменилась политика, но ведь сам маршал с тех пор не поменялся, разве нет?
— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Карел.
— Я хочу сказать, что, если он умер, а памятник мы ему добровольно поставили после смерти, значит, что он нам ничего плохого сделать не успел, верно? И в истории он остался полководцем, победившим зло. Так что изменилось, если он навсегда остался на стороне добра?
Карел посмотрел на коллегу взволнованным взглядом.
— Карел, если он константа, — продолжал испуганно бормотать Петр, — и навечно остался на стороне добра, и раньше мы были с ним заодно, а теперь мы его сносим, значит изменились мы? Значит, это мы сменили сторону? На чьей мы теперь стороне, Карел?
— Тебе надо поменьше думать! — фыркнул Карел, остервенело сунув своему напарнику очередную сбитую букву.
Пошёл мелкий дождь. Маршала загрузили в грузовик и накрыли рваным брезентовым тентом. Рабочие тоже стали собираться. Только Петр замешкался у осиротелого постамента. Он рассматривал груду букв в своих руках. Наконец его окликнули. Он торопливо отыскал в этой куче букву «К», украдкой засунул её в карман и побежал к автомобилю.