Сцена-монолог в одном действии «О вреде табака» — это, как я понял, из серии «Невидимые слезы миру» о мужьях-подкаблучниках или о семейном насилии. В рассказе Чехова «Невидимые слезы миру» мы видим, как один из персонажей, подполковник Ребротесов, казалось бы, военный человек, а как он стелется перед свей женой, как унижается и даже сам в этом себе признается — аж до судорог в кулаках противно. Зато как напыщенно и борзо он ведет себя перед свои денщиком! Невольно приходят мне на память армейские эпизоды, в частности, поведение некоторых из моих армейских командиров-офицеров, причем с худшей стороны. Я уже тогда, будучи молодым человеком, понимал, если эти горе-командиры в расположении части такие грозные, то какие же они тюфяки у себя в семье. Спустя время мои предположения подтверждались. Видимо, здесь работает какой-то закон. И я не удивляюсь, почему Антон Павлович в своем рассказе Ребротесова представляет нам воинским начальником. Я даже вспомнил свою гневную фразу, брошенную в адрес комбата Баракова: «Нашелся командир… Сперва, тов. майор, научитесь быть командиром у себя в семье. И мне плевать, что о вас хорошо отзываются „деды“. У меня о вас свое мнение… причем не лестного характера». Надо заметить, что я к тому времени отслужил чуть более года, был командиром взвода, имел авторитет в целой войсковой части. Разумеется, я здесь всего не пишу, что я еще сказал комбату. Скажу лишь то, что меня сняли с должности и я загремел в гарнизонную гауптвахту, где, кстати, спустя сутки, я, стройбатовец, навел свой порядок среди таких же нарушителей воинского устава, как и я, правда, из разных частей, включая и десантуру, причем не моим трудовым кулаком, а словом. К несчастью, спустя трое суток, начальство гауптвахты вытурило меня из своих застенок со словами: «Чтобы мы еще раз связывались со стройбатом…». Да, я наделал много шума там, оскорбляя все начальство на глазах у всех. У одного начкарика, старлея, не выдержали нервы, — он вынул из кобуры пистолет, снял его с предохранителя и навел его на меня. Я лишь рассмеялся, бросив ему: «Ну, если ты не трус, стреляй в мою комсомольскую грудь» и дальше смеюсь. Я знал, что тот не решится. Это — чистая психология! Я бы на его месте, не пистолет вынул бы из кобуры, а двинул бы по зубам наглеца. Мне так и не пришлось досидеть своего срока и это больно сказалось на авторитете нашего комбата Баракова. Зато мой авторитет в части вырос до Кассиопеи! Тем более я сказал своим сослуживцам, что в гарнизонной гауптвахте зареклись брать к себе на перевоспитание нашего брата. Все дружно расхохотались. «Абдулла, — пробасил Макароныч, — хоть ты и шибко вумный, но ты, такой же проходимец, как и мы все! Ха-ха-ха…». Было ясно, что под словом «проходимец» он, этот простой, фабрично-заводской русский парень, у которого не было впереди одного зуба, кстати выбитый моим кулаком, подразумевал что-то положительное, то, к чему можно проникнуться глубоким доверием. Загадочная эта русская натура — сегодня с русским подерешься, а завтра снова будешь с ним за одним столом водку жрать и вместе баб е****…
Но вернёмся к сцене-монологу. Разумеется, Антон Павлович, не был бы Чеховым, если бы в этой сценке устами своего персонажа, Ивана Ивановича Нюхина, мужа своей жены, содержательницы музыкальной школы и женского пансиона, рассказывал бы о вреде табака. Эту сцену-монолог можно было бы также обозвать «Qui dixit et levavit animam meam», то есть, «Сказавший и душу облегчивший». Помните, каким изречением завершил свою квазилекцию Нюхин? Да, да, именно: «Dixi et animam levavi!» (Сказал и душу облегчил!). Что ж, накопилось у мужа-подкаблучника, что не о вреде табака рассказывал залу, а все о своем — наболевшем. Заметив же стоящую за кулисами жену, он быстро завершает лекцию несколькими словами о вреде табака: «Исходя из того положения, что табак заключает в себе страшный яд, о котором я только что говорил, курить ни в каком случае не следует, и я позволю себе, некоторым образом, надеяться, что эта моя лекция „о вреде табака“ принесет свою пользу. Я все сказал». Понятно, муж боится жены, боится, что та будет потом его гнобить и пуще прежнего морить голодом и, возможно, лишит его табака.
Вот, собственно, все, что мы услышали о вреде табака от псевдолектора. Хотя нет, все же Нюхин вначале лекции сказал: «…если муху посадить в табакерку, то она издохнет, вероятно, от расстройства нервов». И ведь, люди, слушавшие эту паршивую лекцию, воспринимали такой бред! И надо же было такое сказать — «Муха умирает от расстройства нервов»! Как говорится, и смешно и грешно!
Кстати, а этой сцене-монологе промелькнула знаменитая фраза: «как бы чего не вышло», хорошо всем нам известная по рассказу «Человек в футляре» о Беликове, человеке, который в любую погоду выходил на улицу с зонтом, в калошах, высоко поднимал воротник, которого пугали любые изменения, а запреты он воспринимал как норму, который боясь всего нового, необычного, осуждал всякое отклонение в поведении, даже самое безобидное. Короче, Нюхин — некое подобие Беликова, человека в футляре, не представляющего лучшей жизни, а свою воспринимающий как комфортную несмотря на то, что его гнобит жена. Разумеется, вне своего семейного хомута, он, скорее, испытает больший дискомфорт. Вот, почему, он, как и Беликов, употребляет фразу «как бы чего не вышло».
Надо заметить, что сцена-монолог «О вреде Табака» предшествует написанию рассказа «Человек в футляре»; разница в два года.
Как исполнителю роли Нюхина, я решил прибегнуть к тенору, высокому мужскому тембру голоса. И это неслучайно. Ведь, мы уже знаем, что данный персонаж подкаблучник, человек безвольный и как раз к такому психотипу больше подходит тенор, нежели баритон, а тем более бас. У меня у самого баритон, приближенный к басу, и мне приходиться управлять своими голосовыми связками, чтобы изображать высокие тембры голоса, типа тенора, фальцета, сопрано, меццо-сопрано и контральто. Контральто изображать легче, так как он считает женским басом, что сближает его с мужским тенором. Контральто у меня выходит, как я понял, немного томным. Что-то вроде того, как говорит трансгендер (Здесь я смеюсь). Когда-то я изображал Анну Герман с ее песней «Светит незнакомая звезда».
По мнению психологов-шарлатанов, да и вообще стереотипы рулят, у мужчин-подкаблучников, как правило, нежные голоса и, следовательно, баритонами и басами они не могут быть по определению. У басов и баритонов переизбыток тестостерона и это отражается на низком тембре голоса, а женщины это чуют и часть из них падки именно на басы и баритоны, хотя они тоже разные бывают. Психологи-шарлатаны советуют девушкам, если они хотят крепкого брака, то пусть выходят замуж за теноров, а гуляют с басами и баритонами — последние, хоть и ненадежные, но, мол, хорошие любовники. Кстати, у Антона Павловича, по свидетельству его друзей, а также Ольги Книппер-Чеховой, его жены, был низкий голос. И, как я думаю, у самой Ольги Книппер-Чеховой, голос низковатый. По поводу, кто надежнее в браке, а кто хороший любовник, смешно, конечно. Но доля правды в этом есть! Это как-то связано с гормонами. Например, мне трудно представить Шаляпина, этого рубаху-парня, любителя женских юбок, который любил ездить по бабам, подкаблучником или того же Муслима Магомаева.
На этой ноте я закончу свои размышления. Если кому-то что-то не понравилось них, я не виноват. Ну, а если у кого-то возникнет мысль, то тоже могут поделиться ею с миром. Главное — высказаться, как это сделал Нюхин: «Dixi et animam levavi!» (Сказал и душу облегчил!).