Федор Степанович шестидесяти пяти летний пенсионер, проснувшись, как обычно в семь утра взглянул в окно. Сыпал мелкий декабрьский снежок.
Взяв с этажерки настольное зеркало, безопасную бритву, кусочек мыла, помазок, налив из чайника в пластмассовый стакан тёплой воды, он занялся приведением себя в порядок.
Бриться Степанович любил. Придавал этой процедуре особенное значение.
Побрившись, он обрызгал лицо и шею одеколоном «Русский лес» с помощью пульверизатора и поставив на газовую плиту кастрюлю с водой начал налаживать себе завтрак. Как только вода в кастрюле закипела Степанович положил в неё порезанную на куски селёдку и дождавшись, когда селёдка побелеет в кипятке насыпал в бульон пол стакана пшена, бросив вдогонку одну очищенную луковицу.
Степанович жил один в так называемом тёплом бараке на пять семей в отдельной довольно большой комнате с паровым отоплением и питьевой водой. Вот только туалета в их бараке не было. И мыться люди ходили по субботам в баню, где всегда была огромная очередь.
Деревянный туалет — «домик неизвестного архитектора», как его в шутку называли находился в ста метрах от барака.
Газ в их барак привозили регулярно в больших баллонах, так что с газом дела обстояли нормально.
Поев сваренный суп, надев фуфайку и валенки с галошами, на голову потёртую кроличью шапку, прихрамывая на правую ногу (последствия аварии на заводе, где когда-то он отдал почти сорок лет жизни) старик направился в сторону деревянного домика.
Назад он шёл облегченный и бодрый.
Встретив у барака соседа сорокалетнего Вадима у которого имелась справка с психиатрической клиники, что он является инвалидом третьей группы Степанович остановился. Он частенько беседовал на лавке с Вадимом, который иногда выдавал на-гора такие умные мысли да вопросы, что Степанович затруднялся на них ответить.
Достав справку из внутреннего кармана пальто Вадим поздоровался: «Доброго здоровья, дядя Федя, не берут меня на работу окаянные из-за этой чертовой бумаги, а что делать?»
—  Что тебе делать? А ты бы вон на нашем бараке крышу починил, весной ведь плывём, вёдра, тазики в комнатах ставим под дождевую и талую воду — спасаемся, как можем.
— Вот теплее станет починю, дядя Федя, слово тебе даю, починю, сейчас-то на крыше скользко, упаду голову разобью, а весной, как сухо станет — так и займусь этой работой.
- Ты мне, который уж год обещаешь этим делом заняться, никак лет пять тебе талдычу об этом и сейчас врёшь, конечно, что с тебя взять? Вадим почесал шею: «Вот, дядя Федя, сейчас тысяча девятьсот девяносто первый год — цивилизация космонавтика, компьютеры всякие и войны, слава Херувиму — нет, а кушать люду нечего. По талонам раз в месяц питание получаем. Народ, дядя Федя, говорит сахар в лесу самосвалы в ямы выгружают, а экскаватор закапывает, так же и макароны с пряниками хоронят. Людей-то не обманешь!
— Народ, значит, про выброшенные в лес пряники говорит?
А ты сам-то это видел? Не видел, конечно, вот и помалкивай.
Вадим запахнул пальто, у которого не было ни одной пуговицы: „Да мне же Виктор Горохов рассказывал об этом, а он на вертолёте летает ему всё сверху видно!“
— Ты, Вадик, зря не болтай, будет Виктор Горохов с тобой разговаривать? Он вон какой важный, а жена вся в мехах кроличьих ходит, такая пава, как в народе говорят — кошка на грудь не прыгнет.
— Какая ещё кошка, дядя Федя, её же тварь хвостатую Горохов за свою женушку лопатой тут же прибьет…
— Держи язык за зубами, голова твоя баранья. Отвечай, как на исповеди, кто тебе про сахар свистел?»
— Ну Мартышка, что в пятом бараке живёт, он завтра в лес идёт за сахаром у него дома полная голодовка концлагерь, детей четверо, худые одни рёбра торчат, кормить-то их чем-то нужно! И я пойду с ним, помогать буду, земля хоть и подмерзла, но морозов-то больших пока не было по ночам всего минус два градуса, найдём пропитание, дядя Федя, мне мешок сахара тоже не помешает.
Федор Степанович вытянул больную ногу: «Это ты, похоже, про Якова говоришь, которого за пьянку с работы выгнали? Ну этот соловей тебе напоёт, какая между вами разница-то, что ты больной на голову, что Яшка от питья керосина крышей в кювет уехал, только у того справки нет, вот и вся разница между вами. Пошёл я, Вадим, время к обеду уж близится, а ты, Вадик, суп с селёдкой уважаешь? А-то я утром наелся пол кастрюли ещё осталось, возьми если хочешь? Я тебе в банку сейчас остатки солью».
— Добрая ты душа, дядя Федя, всегда помогаешь чем можешь, а я этот суп Яшкиным детишкам отнесу, пусть хлебают бедняжки.
Взяв банку с супом Вадим пошёл к другу.

Яша был уже навеселе и встретил Вадима объятьями. За столом договаривались о завтрашнем походе в лес за конфетами и сахаром. «Вот что с трудовым народом сделали, Вадик! А я ведь десять лет такелажником проработал, ну и что такого выпивал, все выпивают во время рабочего дня, а иначе как работать, работа-то тяжёлая, вот и согреваются труженики, чтобы моторы в груди не встали. Да разве там, что кому докажешь? Завтра вот наберём сахарку! У меня детишки любят его с хлебом есть, а младшенькой дочке жена в бутылочку тёплой воды нальёт с сахаром и кормит, дочка довольная, сахар-то сладкий! Ты, Вадим, назавтра готовься сапоги надень или галоши с тёплыми носками. В лесу всегда холоднее».

Федор Степанович не видел Вадима два дня. Встретив у калитки старушку — мать Вадима, он поинтересовался: «Маруся, сын твой где, каждый день здесь мельтешил, а вот не вижу его что-то, он у тебя не захворал часом?
— Сама не знаю, Федя, как два дня назад утром с ломом и мешками в лес ушёл, так и нет болезного, переживаю я за него, булку хлеба с собой взял, фляжку с водой, вот и вся его еда.
Федор Степанович стал успокаивать старушку: «Вернётся, Лукьяновна, не переживай, слышал я краем уха не один он в лес ушёл с Яковом он, лес, как свои пять пальцев знают, утром дома будут, видать на склад продовольственный попали, вот и гребут сахарок, кусками отламывают, остановиться не могут».

Но на следующее утро Вадим с Яшкой не вернулись.
Пришлось собирать свободных мужчин, чтоб пойти на поиски пропавших друзей.
Искали почти день. И вот на закате солнца, кто-то из спасателей закричал: «Вон они, я их вижу на соснах висят, заходящее солнце прямо на них светит, так бы никогда не увидел.

Два гроба стояли около барака. Когда понесли хоронить, кто-то из провожающих спросил: «А зачем они зимой в лес пошли, вроде не охотники были?»
За сахаром — запричитали матери покойных.