На замке.

Я застёгиваюсь под горло, и тогда утихает страх.
Я сама себе дочь и мама, подруга и медсестра.
Опускаю железный занавес, отпускаюсь на перекур,
Пытаюсь нырнуть обратно — и застываю на берегу.

Мой корявый автопортрет удваивает лицо.
Я становлюсь социально приемлемой: улыбчивым продавцом,
Охрененной девчонкой в платье, бессильным куском добра,
Многорукой индийской матерью, удерживающей брак.

Осторожное «ты в порядке?» табуированно, как секс.
Я молчу, что внутри толкается маловодный горячий текст.
Я сжимаю в кулак ключи, поглуше задёргиваю чадру
И стараюсь не околдовываться тревожащим словом «друг».

Я хотела бы с этой решимостью обняться и переспать.
Кто умел выносить из огня, но дотлел где-то в папке «спам»?
Как держаться, не прикасаясь, как спасаться без МЧС,
Если, тьмой волчелицей скалясь, подступает голодный лес?

Я держу два ножа и нежного лебедя в рукаве.
Змеевидной блестя застёжкой, доверчивый лезет свет.
Зарисуй, отфотографируй, на стенку влепи плакат,
Как на ищущий тремор пальцев наталкивается рука.

Сиамца ополовиненного горячим ножом отнять.
Ты — сенсорное голодание, зеркалящее меня.

…Я дотрагиваюсь до пальцев, насмерть заучивая теплоту.

Застёгиваюсь под горло.
Докуриваю.
И иду.