Что это, марево, иль предрассветный кошмар?
Зарево… взрывы… куски обгоревшего мяса…
рядом, разорванным траком, Иван опоясан…
руки раскинул Витёк, словно землю поймал…
звуков не слышу, один только звон в голове…
пальцы до хруста впиваются в горло «бабая»,
борется, гад… подходящий момент выжидая,
жаждет, меня опрокинув, взобраться наверх.
Кровь липкой магмой ползет, застилая глаза…
шансы растут, что контузия вырубит вскоре…
чем заслужил, оказавшись у Неба в фаворе,
жить? Хоть убей, до сих пор не могу рассказать…
Был, в рукопашном бою «бородатый» хорош.
Если б не случай, то жил бы поборник Корана…
В жуткой борьбе, подкатились мы к телу Ивана,
тут, и заметил в ладони «бачи» я штык-нож…
Снова «за речку» уводят кошмарные сны,
сердце моё разрывая на мелкие части…
Родина, Родина… сколько же мамам несчастий
ты принесла из неправедной этой войны.
***
У церкви на паперти люди сидели: крестились, молились, жевали еду…
Кто знает, возможно, на самом-то деле счастливые люди находятся тут.
Судьба их такая? Осознанный выбор? Не знаю, ей Богу, и знать не хочу.
Решил я, коль день незагруженным выпал, отправиться в храм, как болящий к врачу.
И вот, проходя мимо братии этой, увидел Ивана, что рядом со мной
вкатился «за речку» разменной монетой, и в двадцать калекой вернулся домой.
— Салам, дорогой! Здесь, какими судьбами? Братишка, чего ты? Меня не узнал?
Припомни, в засаду в ущелье попали и «духи», как в тире, лупили по нам…
В бою том штык-нож, у Ивана в ладони, помог мне спастись и не кануть в войну.
Я всё до мельчайших деталей запомнил, а разум его — навсегда зачеркнул…
Волною мороз пробежал по ключицам… что толку сейчас от моей болтовни?
Вернувшись, в Москву он поехал лечиться, и мама поехала следом за ним.
Вот всё, что известно. Потом потерялись. Почти тридцать лет не сходились пути.
Но это меня оправдает едва ли… взяв за руку Ваню, промолвил: «Прости».
В ответ тишина… недвижимо сидел он, глаза отрешённо блуждали окрест…
вдруг, пальцы разжав, как тогда под обстрелом, Иван протянул на ладони мне крест.
Что вызвало импульс такой, непонятно, ведь мыслить нормально не мог он уже.
Не стал я на Солнце отыскивать пятна, всецело доверившись божьей душе.
Наверно, Господь посодействовал встрече. Во власти Его совершать чудеса.
Как сильно бы не был бача изувечен, ещё раз сегодня меня он спасал
от тяжести дум и душевных терзаний, что выжечь калёным железом нельзя.
Теперь наши судьбы повязаны с Ваней. А крестик, конечно, себе я не взял.
***
Терзают память миражи… Опять кричу «простите» Небу,
«все те, кто был со мной и не был, за то, что я доселе жив…»
«Мотор ни к чёрту», — говорят врачи, и год дают с натяжкой.
И всё труднее под тельняшкой душе держаться без ребят.
Казнит бессонница глаза… как пёс цепной гостей незваных,
«душманов» ночью рву, и раны к утру пытаюсь зализать…
Всё меньше нас, кто в феврале придёт «афганцам» поклониться,
кто пишет кровью на страницах рассказ о юности своей…