Как-то ко мне приблудился кот. Ну, как приблудился… В один прекрасный день он явился к нам в дом и сообщил, что он тут живет.
— Мать! — строго позвала меня дочь. — Где ты ЭТО взяла?! И на фига, если в доме и так 4 кота?!
ЭТО выглядело как огромный грязный лохматый шкаф и ломилось в дом с напором дикого кабана.
Говорить я смогла начать далеко не сразу.
— Дочь, я первый раз в жизни это чудовище вижу!
— Да ладно?! А что ж он так упорно нашу дверь выламывает?!
— Э, але, гараж, — неуверенно обратилась я к самозванцу. — Я тебя не знаю, так что вали отсюда.
— Я тебя тоже не знаю, — откликнулся тот, продолжая прокапывать себе вход в дом, — но ты можешь оставаться, мне не мешаешь.
— Спасибо, конечно, — взбеленилась я, — но пока я тут хозяйка, то я и решаю, кто тут живет, а кто нет!
И решительно спихнула это чудовище с крыльца.
— Сдаётся мне, что где-то тут, в наших окресностях, издается газета на кошачье-собачьем языке. — иронично заметил муж, разглядывая несостоявшегося жильца сквозь сигаретный дым. — И там на первой странице во весь разворот мало того, что наш адрес, так еще снизу приписка — здесь живут дураки, которые берут всех, валите туда, пока есть еще куда лапу всунуть.
Судя по той настойчивости, с которой пришелец продолжал ломиться в дом, такой анонс явно имел место быть.
Конечно, я наплевала на все анонсы и никуда его не впустила. Дня три, наверное. А потом в доме начали менять полы, выносили доски и мусор, дверь открыли, а закрыть уже получилось не скоро.
Он вошел в дом по хозяйски уверенно, неспешно исследуя все, что встречал.
— Таааак, что тут у нас? Миска? В ней что — корм? Вот эти козьи какашки — корм?! М-да… Ладно, попробую привыкнуть. Тааак, а это что? Кошачий горшок? Одобряю. Почему только один?! Не одобряю. А это кто? Собака?! Вау! Собака!
И он принялся обнюхивать морду моей спящей лабрадорины Алисы, начав с башки и продвигаясь к носу. Когда носы встретились, Алиса открыла глаза и взвилась на лапы.
— Охренел?! Мамо, это что за шваль?!
Шваль церемонно поклонился и только что не щелкнул шпорами. Ну, то есть однозначно щелкнул бы, если б у него они были:
— КОТ! Для вас, мадам — просто кот.
Моя лабрадося, обалдев от такого Версаля, молча переводила взгляд с чудовища на меня и обратно.
— Да что я?! — возмутилась я. — Сама не меньше твоего офигела от такой наглости!
Понятно, что это чудовище осталось у нас. Мы назвали его Кузьмой, попытались отмыть и расчесать, но как-то малоуспешно. Он где-то бродил, возвращался таким же лохматым и грязным, жрал, и ложился спать на кухне, обнимая нижний край холодильника всеми четырьмя лапами. В перерывах между сном и гулянками он тролил собаку: подсаживался ближе, пытаясь потереться об нее. Алиса, более чем толерантная к кошкам, брезгливо отстранялась, хотя удавалось ей это с трудом — малосимпатичный ухажер брал ее в осаду.
— Девушка! — томно мурлыкал он. — Позвольте вас приобнять…
— Да что ж это такое?! — возмущалась таким межвидовым мезальянсом бедная песа. — Уйди, извращенец!
Потом кот куда-то вдруг исчез, и без него мы загрустили, даже Алиса. Как-то привыкли все к этому обаятельному замурзавцу.
Я почему-то думала, что он по свой дури отнёс нас к уже освоенной территории, и поперся искать новых приключений. И нашел их, но слишком много, возможно, даже фатально для здоровья.
Месяца через три, когда мы выплакали по нем все слезы, этот гад явился как ни в чем не бывало. Только еще более грязный, лохматый и ободранный. Шерсть на боку свалялась, оторвалась и изображала дверцу доступа к кишкам. Почти прямого.
— Так, что тут у нас? Ага! Раны, нанесенные тупыми длинными предметами, предположительно крысиными зубами… — восхищался наш ветврач, латая дырки в боках странника.
Помимо лечения, кота пришлось еще и постричь, просто налысо — шерсть свалялась в такие колтуны, что непонятно было, как он вообще до нас дошел.
Лысый гулящий кот в сочетании с февралем и кучей народа в частном доме стал серьезой проблемой. Решать ее я коварно уговорила моих родителей.
— Ну только до лета подержите, плиз! — малоубедительно врала я. — И кот обрастет, и на улице потеплеет. И я его сразу заберу! Честно-честно!
Ну, как врала. Просто хорошо знала своих родителей и не менее хорошо видела возможности кота. Кем-кем, а дураком он точно не был. И свой шанс он упускать не собирался.
— Кузенька, сладкий мой, как ты тут без нас, соскучился?! — почти без фальши жмякала я кота через неделю.
Тот молча, быстро и решительно вывернулся из моих объятий.
— Женщина, вы кто?! — возмутился он. — Что за фамильярность?!
Хм, я, конечно, рассчитывала, что кот приживется у родителей, но что это случится так быстро и радикально — вот стало даже обидно, да.
Правда, когда я мыла руки в ванной, он проскользнул туда и, воровато оглянувшись, виновато боднул меня лобастой башкой в колено, запрыгнув на стиралку, торопливо чмокнул меня в нос — детка, ну ты же умная, всё — всё понимаешь, да? — и удрал.
Этого у него не отнимешь — красавчик четко умел расставлять приоритеты. Божеством у него, так же, как и в моем доме, стал холодильник. И он истово ему поклонялся. Что, впрочем, не мешало Кузьме грабить свое божество при любом случае, так что отцу пришлось даже замок поставить. Да, на холодильник. От кота. Сама в шоке.
Маме была определена роль жрицы этого холодного, но обильного божества, так что ей он тоже поклонялся. И даже обожествлял. Что не мешало ему считать ее дитем неразумным и контролировать каждый ее шаг. Например, сидеть в ванной и бдительно следить, чтоб не утонула. Или так же бдительно караулить каждое её движение на кухне — нидайбох ошпарится!
Отца же он не то чтобы не замечал, нет. Трудно не заметить того, кто бегает покупать новый сорт корма по малейшему капризу наглого животного, он просто позволил ему себя любить. Не убудет, чоуж.
А в один далеко не прекрасный день папа заболел. Онкология. Врачи великодушно отмерили отцу год жизни. При условии максимально бережного к себе отношения. Они это, правда, только маме сказали. Ну, а та, наверное, коту передала. Или он сам догадался, не знаю. Но с момента возвращения папы из больницы кот не отходил от него ни на шаг. Пока заживали швы, спал рядом, а потом просто на нем. Все пять с половиной кэгэ. Два года. Два года, Карл! Мой отец забыл про врачей, про свою болезнь, жил обычной, полной жизнью.
Жаль, что коты не всемогущи! И, спасая кого-то, сгорают сами. Как наш Кузя.
— Господи, живого места нет, одна сплошная опухоль! — горестно вздохнул наш ветврач Леня, до которого мы даже не успели довезти кота живым.
Кот держал папу, сколько смог. Когда ушел Кузьма, папа стал сдаваться болезни. Но не сразу, но не без боя. После кота он прожил ещё три года. То есть пять лет он отважно боролся. ПЯТЬ! Вместо мучительного года угасания, как пророчили доктора.
И я, как и вся наша сумасшедшая семья, искренне верю, что в этом ему помог лохматый замурзанный монстр, который почему-то когда-то выбрал мой дом и назначил его своим.