В полумраке избы, что весьма покосилась с годами,
На краю у опушки когда-то большого села
Одинокий старик собирался встречаться с богами
На последней версте той тропы, что по жизни вела.
Пел за печкой сверчок монотонную грустную песню,
Лунный свет проникал через ставни размытым лучом.
И один за другим пред внутренним взором воскресли
Лики разных людей, кто с нуждою захаживал в дом.
В жизни — добрый кузнец, для людей он служил cвою службу,
Извлекая из горна металл для ножей и серпов,
Для ремесленных дел, для различных снастей и оружья.
Его труд жароплавкий от века был нужен таков.
Годы взяли свое… Одряхлело уставшее тело,
Стать былинная ссохлась и стала не крепкой рука…
И лишь в памяти так же под молотом гнулась и пела
Непокорная сталь, изменяясь в руках мастака.
Кузня стихла давно, поржавело без дела оковье…
Горн зарос паутиной и мыши прогрызли меха…
Одиночество дней, словно морок в чреде бестолковья,
Нынче стало уделом для ждущего Смерть старика.
Тихо скрипнула дверь. Странник в длинном плаще на пороге…
Капюшон на глазах, так, что вовсе не видно лица…
Что-то в госте нежданном сквозило знакомое, вроде…
Ах,…конечно, конечно…-Она… Балдахин и коса!!!
Обдало жутким хладом и сердце скакнуло наметом.
Как ни ждал, ни готовился к встрече на этой черте,
Вдруг ослабли колени, как будто подкашивал кто-то,
И расширились очи от страха в ночной темноте.
Гость шипяще промолвил:" Мне нужен кузнец для работы!
Мне косу наточить бы, чтоб справить большие дела".
Отдышавшись слегка, еле сдерживал старец икоту
И с трудом произнес: «Не за мной ли ты, гостья, пришла?
Сколько душ покосила ты по миру этой косою!
Сколько жизней прервала своею костлявой рукой!
Все никак не уймешься, никак не обрящешь покоя!
Так все косишь и косишь людей бесконечной рекой!»
Смерть метнулась к нему напружиненной молнией черной.
Ужас влила в глаза и дыханьем, как льдом, обожгла.
Пригвоздила на месте могуществом власти бесспорной,
Но умерив свой гнев, вдруг такой разговор повела:
«Посмотри мне в лицо! Что ты видишь в нем, трепетный смертный?
Посмотри мне в глазницы, которые ныне пусты…
И будь честен со мной! Опиши, что ты видишь? Ответь мне, —
Есть хоть малый остаток от прежде былой красоты???
Ты способен поверить, что локоны златом сверкали,
Обрамляя чело*, оттеняя лебяжность бровей?
Полевые цветы в мои кудри собой прорастали,
Аромат источая для птиц и зверья, и людей.
Васильковые очи на солнце, как звезды сверкали,
Губы были бутонами с запахом меда и роз.
И младые ланиты* рассветным багрянцем играли,
Словно их разукрасил трескучий январский мороз!
Что,… не веришь, кузнец? Только в Правду поверить бы надо!
Я богинею юной в своем пантеоне была…
Я являла Весну и известна под именем Лада.
И я сущность Любви от тлетворности Зла берегла.
Расстилала луга вашим душам в межзвездных пространствах,
Провожала в чертоги Вселенского Дома Любви.
И дарила, навечно пришедшим, Баланс Постоянства,
Тот, что люди порою найти на земле не могли…
Величавила души достойных почетным эскортом,
Провожая их к трону Великих Небесных Отцов.
И в златые чертоги вела гордецов непокорных.
Но в иные уделы вела подлецов и глупцов.
Только стаяли в Лету святые Любви испостаси…
Кровь струилась ручьями на тысячных бранных полях…
Зло вскипало волною, планету в пожары окрасив,
И, посеяв по миру насилье, убийства и страх…
Воскуражилась нечисть, поганая черть, вурдалаки,
Упыри, вампиреллы и прочая рать Сатаны…
Я излила себя без остатка, все очи проплакав,
Видя горе и тлен от людской бесконечной войны…
Наточи мне косу! Ну, кузнец, наточи! Очень надо!
Да ступай вслед за мною к погосту родного села…
Знаешь,…нынче дорога к Вселенскому Райскому Саду
От людского порока бурь’яном по грудь заросла!