Когда приходит одиночество, настырное и стойкое ничто, я веря в свои силы, как в пророчество, натягиваю старое пальто и ухожу гулять по баллюстрадам, таращиться на дышащий залив, он редко замерзает, это правда, но часто наблюдается отлив. И мы с заливом в чем очень схожи, то полноводны, то обнажены,
то небом отражаемся прохожим, то камни и остатки глубины покажем — неприглядная картина, да что поделать, дно оно есть дно, но если полноводность — это сила, то дно есть мощь и качество всего. Не помня ни имён, ни увлечений, я истины у Неба не прошу, достаточно тревожных озарений, но вряд ли я когда-нибудь прощу сухую скупость слов меня предавших и их холодный безразличный взгляд, храни их Бог, от совести уставших, но я прошу, не надо их — назад. И дОпьяна напившись оголтелой, бессмысленною чушью дураков, о жизни моей глупо неумелой, люблю теперь сердечных простаков. Их речь легка, а мудрости в них столько, что в пору, в фолианты заносить, и как бы ни было порою горько, я, им внимая, продолжаю жить. Бывает всё: печали и тревоги, и стылая угрюмость тупиков, но жизнь всегда предложит те дороги, взамен недавно взорванных мостов, что выведут к заветному причалу
для заблудившихся в тумане шхун, конечно, я боялась поначалу, но прочивший конец — бесстыжий лгун.
Жизнь вовсе не кончается с закатом, ночь — передышка, вызреет рассвет, и я опять, счастливой, как когда-то, воскликну звонко : — Солнышко, привет!