«Но верю: ныне очертили
Эмблемы вещей глубины —
Мифологические были,
Теологические сны,
Сплетаясь в вязи аллегорий:

Фантомный бес, атОмный вес,
Горюче вспыхнувшие зори
И символов дремучий лес,
Неясных образов законы,
Огромных космосов волна…
Так шумом молодым, зеленым, —
Меня овеяла весна;

Так в голове моей фонтаном
Взыграл, заколобродил смысл;
Так вьются бисерным туманом
Над прудом крылья коромысл;
Так мысли, легкие стрекозы,
Летят над небом, стрекоча;

Так белоствольные березы
Дрожат, невнятицей шепча;
Так звуки слова „дар Валдая“
Балды, над партою болтая, —
Переболтают в „дарвалдая“…

Ах, много, много „дарвалдаев“ —
Невнятиц этих у меня.
И мой отец, декан Летаев,
Руками в воздух разведя:
„Да, мой голубчик, — ухо вянет:
Такую, право, порешь чушь!“
И в глазках крошечных проглянет
Математическая сушь.

Широконосый и раскосый
С жестковолосой бородой
Расставит в воздухе вопросы:
Вопрос — один; вопрос — другой;
Неразрешимые вопросы…
Так над синеющим цветком,
Танцуя в воздухе немом,
Жужжат оранжевые осы.
И было: много, много дум;
И метафизики, и шумов…
И строгой физикой мой ум
Переполнял: профессор Умов.

Над мглой космической он пел,
Развив власы и выгнув выю,
Что парадоксами Максвелл
Уничтожает энтропию,
Что взрывы, полные игры,
Таят томсОновские вихри,
И что огромные миры
В атОмных силах не утихли,
Что мысль, как динамит, летит
Смелей, прикидчивей и прытче,
Что опыт — новый…

— „Мир — взлетит!“ —
Сказал, взрываясь, Фридрих Нитче…

Мир — рвался в опытах Кюри
АтОмной, лопнувшею бомбой
На электронные струи
Невоплощенной гекатомбой.»