Никогда не ходи по чужим дорогам, если можешь — давай в объезд.
Я пришла в этот мир три года назад, не зная о том, кто я есть.
Были руки чисты, и губы в крови, и в глазах моих ноябри,
И огромная жажда в моей груди выедала меня изнутри.
И я шла вперед, не зная куда, и вглядывалась в людей,
и случился первый из них тогда на горелой тропе моей.
И он взял мои руки и мне сказал: «У меня есть именно то,
что накормит тебя, что насытит тебя, разлучит тебя с пустотой».
И тогда я поверила — не ему, а в то, что он может мне дать.
И он дал мне себя, и я ела его, пока было, что поедать.
И, допив его кровь и доев его тело, я ушла, и была голодна,
и была тоска, и жажда была, и дальше я шла одна.
А другой пришел в мою жизнь, как цунами и как гроза,
и сияла солнцем его голова, и камнем были глаза.
Я легла к ногам у него сама, в голове от голода гул,
он тогда сказал, что насытит меня, но он меня обманул.
Я ждала обещанного, я выла, и голод мой рвал меня,
я вцеплялась в него, как в последний берег, я просила еды и огня,
ночь затягивала во тьму, утро било волной лучевой.
…У него просто не было,
не было ничего.
Как ни вой, ни кричи и чем ни плати судьбе —
человек, у которого нет себя, ничего не отдаст тебе.
Он потом меня оттолкнул, когда вой ему надоел,
дальше я не шла, а ползла, и близко был мой предел,
когда встретился третий живой человек, и на несколько вечеров
разделил со мною еду человечью, постель и кров.
И я думала: если он меня не накормит, то я умру,
и вцеплялась в него, и слезы текли на декабрьском стылом ветру.
Улыбнулся, чуть отстранился (пробежала по телу зябь),
и он просто сказал: «У меня нет
того, что ты хочешь взять».
И тогда на ногах негнущихся я ушла.
И тогда я от голода, кажется, умерла,
а потом воскресла.
И отступила мгла.
Ныне руки чисты мои, губы чисты, не пылает в горячке лоб,
и никто не нужен мне, чтобы жить, и не сдохнуть от голода чтоб.
Я сажусь на поезд, я еду на север, столбы вдоль пути стоят,
и спасибо, Боже, что есть этот мир,
и, что, кажется, есть я.