Помните, Штирлиц говорил: я люблю детей и старух? Я, как Штирлиц, тоже неравнодушна к старухам. Даже если они ужасные старухи, все равно, в чем-то симпатичные. Меня, например, лет сто назад, несмотря на минимальные юбки и веселый боевой раскрас, даже самые ядовитые подъездные грымзы, привечали и считали самой вежливой профурсеткой района. И только за то, что я ежеутренне с ними здоровалась. Старикам ведь так немного надо.
А в Москве моей соседкой была Изабелла Юрьева. Наш Малый Козихинский упирался в ее Трехпрудный. В одном с ней доме жила моя приятельница Ленка, которая частенько забегала на Палаши, чтобы купить Изабелле Даниловне то кефир, то творог. Несколько раз и я составила Ленке компанию. Изабелла была настоящая гранд — дама. Пальцы в перстнях, маникюр. Я не уверена, водился ли в ее доме халат. Еще, как утверждают злые языки, она уменьшала свой возраст на пару-тройку годков, так что ей несколько лет подряд было то 93, то 94. При ней постоянно крутились какие-то приживалки, кумушки, тетушки в расчете на то, что квартира в центре совсем скоро перейдет в их пользование. Но приживалки помирали, а Изабелла жила. И совершенно искренне радовалась этим фактам. И первому, и второму. Как-то мы повстречали ее на прогулке возле дома. Лицо слегка припудрено, легкий тон помады на губах, туфли на каблучке.
— Как поживаете, Изабелла Даниловна? — спросили мы, — Как здоровье?
— Всё бы и неплохо, — ответила она, — жаль только друга душевного нет, нежного мужчины.
И поцокала, не спеша, дальше.
Было это за несколько лет до ее смерти. А умерла она, как известно, на 101 году жизни.