- Глубокоуважаемый
Вагоноуважатый!
Вагоноуважаемый
Глубокоуважатый!
Во что бы то ни стало
Мне надо выходить.
Нельзя ли у трамвала
Вокзай остановить?

Именно из них выросло всенародно любимое стихотворение. Подобное смешение двух слов, когда слова обмениваются слогами или звуками («тросточка с набалдым золоташником») по-научному называется спунеризмом, по имени оксфордского профессора Уильяма Арчибальда Спунера (1844−1930), которого такие оговорки обессмертили.

Рассеянный — на лекции

На лекциях Ивана Алексеевича всегда был аншлаг. На Каблукова приходили со всех факультетов. Вот что рассказывает очевидец.

Каблуков лил какую-то жидкость в пробирку.

- Вот видите, э-э — я лью этот порошок, и вы можете наблюдать… Я оши… э-э… бся. Это не жидкость — это порошок… то есть это порошок, а не жидкость… ЖИДКОСТЬ!

Студенты уже похихикивали, но это было еще не все…

- Вот я беру деревянную дощечку с такой же деревянной дырочкой.

Студенты уже откровенно хохотали, кто-то спросил насчет деревянной дырочки, другие начали зажигать и гасить электричество — молодежь расшалилась. Профессор насупился, даже покраснел.
- Как вам не стыдно смеяться над старым дур…

И при общем хохоте поправился — академическим тоном:
- …я хотел сказать — профессором.

Конец другого выступления выглядел так:
- Господа, следующая лекция будет не во вторницу… а в пятник, то есть не так: в пятник, а не во вторницу. Я ошибся, она будет не в пятни… цу, а в понедельни…

Боясь что-то напутать, Иван Алексеевич растерялся и выбежал за дверь. Зал дребезжал от хохота. Профессор испытал какую-то неловкость из-за недоговоренности, потому что через несколько мгновений высунулся из дверного проема и договорил:
-к…

После чего, обливаясь потом, исчез. Лекция дочитана, долг выполнен.

Когда профессор был в ударе, он читал целую лекцию — без оговорок. Тогда студенты уходили глубоко разочарованные.

А потом — снова начиналось!
- Я заметил, что в лабораториях там не так, как у нас… там каждый студент имеет свое отверстие, чрез которое может выпускать вонючие газы в любом количестве и по своему желанию.

Долго помнили москвичи историю об устройстве американских студентов…

Леонид Сабанеев (записавший эти перлы) наблюдал за Каблуковым не только будучи студентом, из лекционного зала. Каблуков близко дружил с другим химиком, который приходился дядей мемуаристу. Потому Сабанеев повидал профессора в домашней обстановке…
Дом, где жил Каблуков: Малый Кисловский переулок 2/8 стр. 1

За именинным столом хозяйка его спрашивает: «Иван Алексеевич, вы что хотите — чаю или кофе?» — на что следовала реплика:
- Я попросил бы кошечку чаю.

Про крымские пейзажи:
- Там такая красота: кругом, куда ни посмотришь — только горе да моры.

Про литературу:
- В Америке очень почитаемы русские вели… э-э…кие писатели, как, например… Толстоевский…

Необходимо было познакомиться и решить один вопрос с известным виолончелистом Брандуковым.

Иван Алексеевич подошел к Брандукову и, как у него бывало обычно, тыкая пальцем в Брандукова, сказал:
- Эт-та …э…э…э Каблуков… — на что Брандуков ему отвечал резонно:
- Нет — это Брандуков, — и смущенный Иван Алексеевич отошел с печалью…

Только не издевайтесь над профессором!

Вообще-то я сейчас сделал ужасную вещь. В то время звание профессора просто так никому не давали. Иван Алексеевич прежде всего — заслуженный ученый, ведущий специалист страны по физической химии, основатель большой научной школы, автор 300 работ. В 1928 году он стал членом-корреспондентом Академии наук.
Группа ученых (1934 год), том числе Вернадский (стоит, первый справа), Зелинский (сидит, первый слева) Каблуков (сидит рядом, второй слева)

Вклад Каблукова в физику и химию — очень и очень солиден… кто же будет осуждать серьезного ученого за то, что вместо «химия и физика», он мог ляпнуть на лекции: «физия и химика»? Разве его заслуги станут менее весомыми?

Кроме того… нельзя исключить, что слухи о косноязычии профессора немного преувеличены. Каблуков был такой яркой личностью, что про него рассказывали анекдоты. Поэт серебряного века Эллис даже выступал с пародиями. Шутки, придуманные символистом, стали распространять как подлинные фразы Каблукова.

Я решил передать лишь подлинные «перлы», которые услышал из уст профессора Леонид Сабанеев:

Литература о его «речениях» в Москве составилась огромной — думаю, что много бывало в ней и присочинено досужими личностями. Но и того, что мне лично удалось услышать, более нежели достаточно. Сейчас я хочу поделиться с читателями этой моей коллекцией, причем оговариваюсь, что во всем этом нет ничего легендарного и вымышленного.

Но вот беда: сам Сабанеев как мемуарист мне кажется не слишком надежным источником! Он тоже был «рассеянным»… мог, например, написать рецензию на выступление крупного композитора, не побывав на этом выступлении.

В общем, я не могу поручиться, что вместо «я сам сидел на лекции / в гостиной и все слышал» не следует читать «слышал звон, да не помню, где он» и что изрядная часть «подлинных» речений Каблукова — это все-таки фольклор.

Сложно сказать… очевидцев уже не осталось. Каблуков умер в 1942 году, но в старости он смог избавиться от своей странности и говорил правильно, без чудачеств.

Однако в тот момент, когда он жил до революции в этом старинном двухэтажном доме на Кисловке (Малый Кисловский переулок 2/8 стр. 1), забавные слова сыпались как из рога изобилия.

Рассеянный узнал себя

И все-таки Маршак метил именно в Ивана Алексеевича.

В черновике «Рассеянного» читаем:
На свете жил да поживал
Иван Иваныч Башмаков,
А сам себя он называл
Башмак Иваныч Иванов

И так:
В Ленинграде проживает
Иван Каблуков.
Сам себя он называет
Каблук Иванов

В беловик это не вошло, но одного «вагоноуважатого» хватило, чтобы Каблуков себя узнал.

Передадим слово Самуилу Яковлевичу:
«Очень многие мои читатели спрашивали меня, не изобразил ли я в своем „Рассеянном“ профессора И.А. Каблукова. Тот же вопрос задал моему брату — писателю М. Ильину — и сам И.А. Каблуков. Когда же брат ответил ему, что мой „Рассеянный“ представляет собой собирательный образ, профессор лукаво погрозил ему пальцем и сказал:
- Э, нет, батенька, Ваш брат, конечно, метил в меня!»