…Но иногда случается пересечься.
Нет объяснений, зачем. Вероятно, так суждено.
С запахом табака и каких-то специй —
Острый твой взгляд, нацеленный прямо сердце —
Здравствуй, потерянный мой. /Индийское, блин, кино,

Ача, ача, ача, Джимми, Джимми, Джимми/…
Так получилось — мы стали совсем чужими…
Что-то большое, важное не заслужили,
И теперь происходит, мой мальчик, такая жесть…
Только к чертям это! Славный мой, добрый Джимми,
Мы же встретились — и размашистей, неудержимей
Давай, как в кино, зажигать, отжигать и жечь.

Давай, как в кино… И рассвет не застал покуда,
Плакать и каяться будет мне не с руки.
Оторву от себя, измельчу, допью, допою её и пока забуду —
Ту же боль мою, но в параметрах Болливуда —
Звучащую с подвываньем в конце строки.

Пойло такое, что не бывает гаже.
И пусть мир теперь свернёт со своей оси.
Забуду, как мне пришлось оставить тебя и даже —
Как хранить потом то кольцо твоё дурацкое, с распродажи,
Рыдать нам ним, на него молиться… Но — не носить.

…Ача, ача, ача, подпевай мне, Джимми.
Ты тоже не веришь, что мы можем быть чужими?
Я, милый, не верю в это, совсем ничуть.
А давай всё сначала, давай, мой хороший Джимми?
Я бросаюсь к тебе — и земля подо мной пружинит,
Ещё шаг-другой, и мне кажется, я взлечу.

Только поймай меня, слышишь? Иначе я разобьюсь от горя…
Я не знаю, как говорить тебе это без спазма в горле,
И хорошо, что ты не поймёшь, что у меня внутри.
Хочешь, взойду для тебя на костёр, не плача?
Джимми, ну где ты, мальчик мой? Ача, ача,
Подойди, сандаловым маслом меня натри,

Дай спичек… Пусть я перестала тебе быть всего дороже —
И смысла нет упираться в прошлое… Но пока —
Куртка и сумка, брошенные в прихожей,
Блики костра на блестящей сандалом коже…
А может быть, просто отсветы ночника.

…Сколько ещё мы будем в таком режиме —
Самосожжения на грани кино и танца…
…Спи, мой самый родной, мой любимый Джимми.
Утром мы вновь проснёмся совсем чужими.
Мы ничего не решили и не решим, и
Сможем ли попытаться?