Седой упрямый завиток
Ложился бережно на плечи.
И кутая себя в платок,
Она ждала. Бессчётный вечер.

Глаз неживая синева
Была пуста и не кричала.
И только боль в её груди
По-прежнему жила, стонала.

Та боль прошла сквозь сотни лиц
И тысячи теней сомненья,
И дрожь при крике в окнах птиц,
И холод от знакомой тени.

И бездну целую секунд,
Хватая телефон в проходе,
Когда внутри звучит: «А вдруг…»
И слышишь: «Здравствуй, по работе»

И каждый скрип стальных дверей,
Когда застыв ты ждёшь в сомненьях.
И много-много-много дней,
Застывших, как одно мгновенье.

Июльским днём, в осенний вечер
И долгой въюжною зимой
Она ждала стиская плечи,
Влачась привычной тишиной.

А мир ехидно бил в набат
И гнал круговорот движений.
Звенел трамвай и снегопад
Ложился въюги отраженьем.

Стук поездов, бокалов звон,
Вой кораблей, пришедших в гавань,
Спешащий вечно почтальон,
Сварливый лай дворовых шавок.

Всё суетливо било ритм,
Меняя скорость и теченье.
Лишь у неё внутри застыл
Последний вечер, рук волненье.

И голос близкий и родной:
«Я не на долго, мам, до встречи»
И взгляд, внушающий покой,
И те его родные плечи.

Последний вечер. Если б знать,
Она б закрыла плотно двери,
Руки б не стала отпускать,
Укутала б своём мохере.

И никогда б и ни за что
Не разомкунала бы объятий.
Глухое «если б»… В пустоту…
Как ненавистное проклятье.

Нет ничего страшней на свете,
Чем жить в незнаньи, где же дети.
И каждый день дышать с мольбой,
И ждать ссутулившись спиной.