..
Все, кто не видел знаменитой Федры,
идите и смотрите, как старуха
на грязной сцене коммунальной кухни
в соседский чайник подсыпает соль,
большим бельмом кося под примадонну
и героиню довоенной драмы —
пока венецианскую бауту
на пыльных антресолях травит моль…

А Ипполит расстрелян на рассвете
колючего, как проволока, утра:
он списка кораблей до половины
не дочитал… не помнит… не слыхал…
И он не видел знаменитой Федры,
и он не знал, как Федра знаменита
за толщей закулисного дознанья,
где ослепляет ламповый накал.

В тот год воронья шуба поседела
в удушливом, как память, коридоре,
где очередь длинней, чем жизнь Сивиллы,
не предсказавшей прошлое назад…

К ней прежде тоже гости приходили
на светлый праздник, заполночь, под утро,
без стука, без звонка, — и вышибали
резных дверей классический фасад
подкованной кирзой… А на паркете
бледнели лица редких фотографий
из переписки легендарных дам.

Все умерли: и Анна, и Марина,
и друг их жизни Ося Мандельштам —
все умерли. Апофеоз Расина.
Финальный хор. Не пенье — отпеванье
из панихид по стареньким знакомым,
которые в урочищах Сибири
валили кедр…

Вдвоем и допоем
под вечный вой служебных волкодавов
про вычурный чубук в зубах у вохры…
В чужбинном многоярусном вокзале
Расин усоп на празднестве своем.
Он не увидел знаменитой Федру, —
зато она его в гробу видала
в его парадном маршальском мундире
с наградами, покрывшими живот.

Всем, кто не видел знаменитой Федры,
прослушать лекцию на том вокзале,
где Федра только тем и знаменита,
что всех и всё всегда переживет…
.