Амальгама бездонных байкальских глубин
Создала безупречное поле для твизлов.
Задеваю ладонью. Кружись… Уступи.
Надо льдом на секунды объятий зависну.

Невозможно… Едины фламенко и снег.
Ты южанин, а я — северянка и холод.
Не меня выбираешь, останешься с ней.
Одолжи мне законченный танец…

Надолго.

Раскалённое крошево мёрзлой воды
Обжигает не меньше бенгальской свечи.
Настоящий огонь на снежинках застыл
И дорожки от слёз на щеках горячит.

Безволшебность зимы затянулась узлом:
Тяжело торжества обходить, и не спорь.
На мерцания сказки давно не везло —
Ты гирлянды негодной фонарик слепой.

Снегопады не лекари плачущих душ,
Исцелять не умеют ни горе, ни злость.
Тишину белоснежия криком не рушь…
И молчи, но загадывай, чтобы сбылось.

С высоты открываются виды на сотни миров:
неизменную, вечную силу таёжной реки;
лабиринт небоскрёбов и улиц, сплетённых хитро;
разноликий прибой, что всегда оживлён — вопреки.

Вопреки нерушимости гладкого панциря льда,
вопреки обломившимся маховым перьям крыла,
высота — или ты? — говорит мне, что я молода,
что мне нужно и важно, что можно отмыть добела.

Высота убеждает негромко: давай, оттолкнись,
воспари, позабудь, отпусти. Улетай налегке.
Я безумно боюсь слишком быстро обрушиться вниз —
не орлице едва ли освоить спираль и пике.
… показать весь текст …