— Пашенька, милый, помоги! Некого мне больше, старой, попросить, не к кому обратиться! — слёзно просила баба Капа, вытирая старческие глаза краем фартука.
— Ну баб Кап… Ну некогда мне, ну не успеваю я! …Ещё вот движок что-то мне не нравится, может на выходных встать на переборку придётся… Когда? — Пашке так неловко было отказывать пожилой соседке, но ситуация…
Баба Капа подошла к Паше вплотную и, положив ему руку на грудь, почти шёпотом сказала:
— Так я ж не просто так, Пашенька, я ж заплачу! Хочешь, в два раза больше заплачу?
— Да ты чё, баб Кап?! Я что, из-за денег, что ли!!! Я, правда, не успеваю!!! — возмутился Пашка. Он не знал, как ей объяснить, что на работе аврал (на носу 8 марта!), за смену и половины груза Пашка не успевал развезти по ларькам, ремонтироваться некогда, а тут ещё баба Капа со своей Янтой, дёрнул её чёрт удрать, будь она не ладна! Закон подлости — это, как известно, один из неписанных законов, но, тем не менее, он в отличие от «писанных» работает без проколов. И согласно этому закону баба Капа обратилась, наверно, в первый раз в жизни к нему, к Пашке, именно тогда, когда ему позарез самому не хватало времени! А тут ещё и ехать-то не ближний свет, аж за сто пятьдесят километров от Москвы!
— Пашенька! Пропадёт ведь, умница ведь она, Янточка моя милая! — Пашка больше не мог терпеть слёз одинокой соседки.
— Ладно! Всё! Поедем, поедем, баб Кап, только не плачь! Когда только ехать-то? Завтра пятница, носу казать из Москвы нечего, день в пробках потеряем! Когда? — Пашка вопросительно глянул на мгновенно просветлевшее лицо соседки.
— Дак щас прямо и поедем! Я сей миг быстренько нам с собой поесть соберу, и поедем! — баба Капа засуетилась. — Ты с работы прям щас, с обеда, и отпросись!
«Хех! «Отпросись!» Легко сказать! … Придётся соврать, что сломался," - подумав, решил Пашка, — «А по приезде сразу на ремонт и встану. Да как бы по пути ещё движок не навернулся!»…
* * *
— Знаешь, Паша, Янта… она ведь очень хорошая. Только, судьба её собачья какая-то нескладная. Всё, как у людей, — одни с рождения и до старости в любви и в достатке купаются, а других из огня да в полымя судьба кидает. Так и её, сердешную… — баба Капа опять заплакала. Пашка, что бы хоть как-то отвлечь соседку, стал её расспрашивать о том, что сам прекрасно знал…
— А как, баба Капа, у тебя Янта оказалась? — задал Пашка первый вопрос, который только пришёл ему на ум.
— Да как оказалась… Обычное дело. Соседи наши по даче Дугины привезли её где-то в апреле на дачу. Она хоть и малышкой ещё совсем была, но такая смышлёная! Ну, всё понимает, только вот не говорит! — Баба Капа с таким усердием сделала ударение на слове «всё», что Пашка улыбнулся.
«А что," - подумал он, — «права баба Капа, Янта на редкость смышлёная и умная собака!»
— Я, Паша, иногда думаю, что было бы, если бы Господь дал собакам язык? Я думаю, они бы человека превзошли! Прости, Господи… — баба Капа перекрестилась. — Если бы она говорить могла, то, наверно, такого бы понарассказала! Смотрит, бывает, мне в глаза, молчит, а я у неё всё по глазам прочитаю…
В голосе бабы Капы снова послышались слёзы. Пашке надо было срочно спасать ситуацию.
— Ну, а дальше-то что было?
— А что дальше… Сам знаешь, как у нас это бывает — поигрались с щеночком, а как пришла пора в октябре уезжать с дачи, так и уехали. Манатки свои пособирали и уехали. А Янту забыли… Я-то до ноября там была, она ко мне и прибилась. Мне уезжать, а как её оставишь? Сидит, смотрит глаза в глаза, как будто спрашивает: «Ведь ты же меня не оставишь?» А у меня у самой дома два такие же найдёныша остались с Семёнычем… Ладно, думаю, где два, там и три, может, хозяина какого хорошего для неё сыщу… Смастерила поводок и повезла к себе домой. Вот так она у меня и осталась. А теперь вот где-то бегает, а может к плохим людям попала, или, чего худого, под машину… — голос бабы Капы снова задрожал.
— А как убежала-то она, баб Кап? — Пашке это было не понятно, поскольку баба Капа везде Янту брала с собой, точнее, Янта за ней, как хвостик, бегала, ни на шаг не отставала.
— Как убежала? Да во вторник пошла я до магазину. Надо было маслица сливошного купить, да этим гаврикам что-нибудь вкусненького. Ну, а Янта, понятно, — со мной. Я ж её на поводке-то не вожу, сам знаешь, на шаг от меня не отходит. А тут, веришь — нет, я иду, а она всё останавливается и поворачивается в другую сторону от магазина. Я её кличу — бежит, догонит и опять останавливается. Словно, увидела кого! Я уж подумала было, что кого-то из Дугиных увидела, она ведь по Игорьку очень скучала, он же с ней всё и тискался. …Так и шли с ней минут пятнадцать. А потом она вдруг сорвалась с места и побежала, только я её и видела! Куда побежала, — ума не приложу, только вот, почитай, третий день пошёл, как её нет… — Пашка снова услышал всхлипывания.
— А ты, баб Кап, поэтому и решила, что она на дачу побежала? До дачи ведь сто пятьдесят километров! Я думаю, что она её не найдёт. — Пашка продолжал «заговаривать зубы».
— Ой, Пашенька, не знаю… Вот где теперь её искать? Думаю, что она, и правда, на дачу учесала… А куда ж ещё? Для неё другого-то дома и нет — мой да ихняя дача… За два-то дня успела бы, нет, как думаешь? — баба Капа вытерла лицо. — Я тебе тут пирожков с капустой взяла. Будешь?
— Не-а… Пока не до пирожков. Вот найдём твою Янту, тогда и пировать будем! — улыбнулся Пашка. — Уже немного осталось, почти приехали уже. Где заезд-то помнишь?
— А как же ж! — у бабы Капы, словно, поднялось настроение. Казалось, что она была почти уверена, что Янта там…
* * *
… Янта бежала так, словно, боялась куда-то опоздать… Куда? Не знала сама. Её влекло какое-то неведомое чувство, что она должна быть там, что она должна успеть! Но куда?! Успеть что?! Этого Янта понять не могла. Она бежала, бежала, бежала… Бежала, не оглядываясь, до следующего поворота. Добежав до очередногого поворота или развилки, она останавливалась, осматривалась по сторонам, подняв голову, глубоко втягивала ноздрями шоссейные запахи, пытаясь «прочитать» воздух. Но ответа не было. И она снова, влекомая этим странным, не дававшим ей покоя, чувством, бежала, бежала, бежала …
… А вот и он, дачный домик, в котором она выросла! Она нашла его! Он всё такой же, только покрыт искрящимися шапками снега. Янта толкнула носом калитку. Та, припёртая толщей снега, едва сдвинулась с места. Янта еле протиснулась в приоткрытую щель. … Но следов нет… Никого нет… Она добежала, она успела! Но куда… Янта ещё побродила по участку возле дома, обнюхала сугробы вокруг и поняла, что никого рядом нет и давно не было… Она легла на снег около крыльца и, свернувшись калачиком, приготовилась ждать…
На самом деле, у голодной, уставшей от долгого бега Янты, не было больше сил. И она заснула… Сколько она проспала, неизвестно, но её чуткий сон был нарушен звуками приближающихся голосов. Янта подняла голову и стала внимательно слушать. Приглушённое бормотание и скрип снега под грузными шагами чужаков. Вот они приблизились к калитке… Две незнакомые фигуры в тёмном. Но что это? Они с силой отворяют калитку. Калитка не поддается и тогда они перемахивают через забор и идут сюда… Янта поднялась и осторожно, всё также принюхиваясь, стала приближаться к фигурам. Ах, боже мой, как от них вкусно пахло беляшами! Этот запах совсем сбил её с толку — от плохих людей не может так вкусно пахнуть… И Янта, доверившись обманувшему её чувству голода, подошла совсем близко к с лёгкостью перепрыгнувшим через забор чужакам.
— О! Смотри, псина! Откуда она здесь? Тоже, как мы, забрела сюда! — твёрдый носок сапога попал Янте в грудь. — А ну, пшшшла отседова!
Янта успела отскочить в сторону, поэтому удар не был очень сильным.
— Смотри замка-то нет! Ломать не придётся! Умные люди, знают, что мы всё равно «своё» заберём! Ах-ха-ха-ха! А ну-ка, ну-ка, что тут у нас интересного… — и они вошли в домик, не обращая на Янту никакого внимания. Она осталась на улице и снова стала принюхиваться, прислушиваться к звукам вокруг, к возне в домике, доносящимся оттуда звукам падающих стульев, гоготания и мата.
И вдруг… она услышала родной звук, звук мотора хозяев! Её охватили такая паника и радость, и она не знала, что делать, куда кинуться! Радость от долгожданной встречи и паника от того, что там, в домике были чужие… И на неё снова накатило уже знакомое ей чувство тревоги, что вот оно! Вот оно, то неминуемое, что должно сейчас произойти! И она кинулась на встречу выходящим из машины людям! Она услышала самый родной для неё голос Игорька.
— Папа! Смотри, Янта! Янта! Хорошая моя! Ты здесь! Ты ждёшь нас! — Игорёк обнял Янту, но она почему-то стала вырываться. Она то облизывала его лицо, то тянула за край куртки прочь от калитки. — Ты куда, глупая! Мы же на дачу приехали! Мы скоро сюда снова переедем на всё лето! А сейчас снег чистить будем! Вот глупая! Чего ты? Чего она, пап?
И, не дождавшись ответа, Игорёк побежал по глубокому снегу в направлении домика…
— Пап, а тут какие-то следы! Тут кто-то был! — Игорёк, повернувшись к идущему вслед за ним отцу, хотел было ещё что-то сказать, но тут дверь домика резко распахнулась, и на крыльцо выскочил человек в тёмном, а за ним и другой.
Всё произошло в какие-то доли секунды. Игорёк не успел даже испугаться. Зато испугался его отец, Сергей, потому что увидел, как в руке второго на ярком весеннем солнце блеснуло лезвие ножа… От резкого взмаха перед глазами в воздухе загорелся яркий след, который на секунду ослепил…
Янта бросилась наперерез чужакам и оказалась в воздухе, вцепившись в руку первого. Тот взвыл, заорал благим матом, и, пытаясь оторвать Янту от руки, с остервенением стал тянуть её за шкуру прочь! Но не было на свете сейчас такой силы или такой боли, которая бы заставила Янту разжать накрепко сомкнутые челюсти! Да, это была мёртвая хватка…
— Пусти-и-и!!! Су-у-у-ука!!! — чужак метался от боли, взмахивал рукой, но Янта только сильнее сжимала челюсти.
Игорёк и отец стояли в оцепенении и не могли тронуться с места.
— Щас я её! — второй ринулся к товарищу, выхватил нож и замахнулся на Янту.
— Янта! Нет! Нет! — закричал Игорёк, но его крик был прерван страшным глухим звуком — нож вошёл в грудь Янты по самую рукоять…
Она как-то сразу обмякла и повисла, но челюсти не разжала. Чужак вырвал руку и бросил Янту на окровавленный снег.
— Побежали! Слышь, кого-то ещё нелёгкая несёт! — Толкнув Игорька и его оцепеневшего отца в сугроб, они, грубо выругавшись, перемахнули через забор и, подталкивая друг друга, побежали прочь.
И в самом деле, через секунду до сознания сидящих глубоко в сугробе Игорька и его отца дошли звуки приближающейся машины. Отец вскочил и бросился к Игорьку.
— Сынок! Ты жив?! Тебя не задело?! — он судорожно начал ощупывать руки-ноги сына и с облегчением вздохнул, — Уф-ф-ф!
— Янта! Янточка!!! Янточка, милая! — немой испуг Игорька сменился истерикой. Он подскочил к лежащей на окровавленном сугробе дворняге, а Сергей выскочил за калитку и замахал над головой руками, в попытке не понятно зачем привлечь к себе внимание и остановить приближающуюся «буханку»…
* * *
… Еще не вечерело, и мартовское солнце светило совсем по-весеннему. «Буханка» Пашки энергично, даже как-то весело подпрыгивала на колдобинах проезда.
— Вот она — 13-я линия. Здесь аккурат и заверни направо. А вон и дача моя. Что это? — баба Капа стала как-то напряженно вглядываться в глубину проезда. Вдали в проезде мелькали две какие-то фигуры, то ли взрослые, то ли дети… Подъехали ближе.
— А-а-а! Так то ж они и есть, Дугины! А чего это они? — сердце пожилой женщины словно оборвалось в предчувствии беды.
— Что случилось тут у вас, Игорёк, Сергей? — вылезая из машины, спросила баба Капа, заранее боясь услышать ответ. — Откуда кровь? Господи! Вы что, ранены?!
Сергей только замотал в ответ головой.
Но, когда она увидела снег во дворе, словно политый кровью, и неподвижно лежащую на этом снегу Янту, ноги вовсе перестали слушаться. Она опустилась на снег перед собакой, почти легла на неё и стала с ней тихо, почти шёпотом говорить. Да так, что у Пашки по спине мурашки побежали…
— Янточка, где тебе, милая, больно? Сколько кровушки, совсем шкурка мокрая стала, замёрзнешь… Я вот тебя сейчас укрою, … своим платочком и укрою. Иди ко мне… — баба Капа стянула с головы свой платок и начала неуклюже заворачивать в него Янту.
— Сергей… помоги, я заверну, а ты в машину её положи, — опершись на Пашкину руку, баба Капа встала.
Сергей, всё это время находившийся в какой-то прострации, сразу, словно, отрезвел.
— Ко мне в машину? Да вы что, Капитолина Ивановна, она же мне своей кровью всю машину испоганит! — возмутился он. — Тем более, что она, наверное, уже мёртвая! Видите, она же не двигается и, вроде, не дышит! Давайте её здесь похороним и всё. Вы не против, Капитолина Ивановна?
— Испоганит… Испоганит… Конечно… Испоганит… — Баба Капа, по-старчески покряхтывая, из последних сил взгромоздила бездыханное тельце Янты на руки и пошла, всё так же разговаривая с ней, к «буханке»…
Пашка попытался взять Янту с рук бабы Капы к себе на руки, но она, словно не видя и не слыша ничего вокруг, шла, еле передвигая ноги и прижав Янту к себе так, словно кто-нибудь мог её отнять. Пашка открыл заднюю дверь машины и помог подняться старушке. Баба Капа с растрепанными седыми волосами и пустым взглядом пугала его. Она уселась прямо на грязном и холодном полу «буханки» и, склонившись над собакой, покачиваясь из стороны в сторону и непрестанно гладя её, всё продолжала бормотать.
— …Испоганит… Янточка моя испоганит… конечно, испоганит… — в голосе её не было ни злости, ни страсти, одно только горе и опустошение.
«Помешалась, что ли баба Капа?» — Пашка готов был рвануть, но, помня о том, что бабе Капе там, на полу «буханки», жёстко ехать, старался ехать потише…
— Ну не надо так, баба Капа! Может она ещё живая, и мы успеем в ветеринарку? — Пашке хотелось разбудить хоть какие-то чувства в этой поникшей от горя женщине.
— Живая! Живая! Пашенька, она живая! У неё сердечко бьется, только тихо-тихо, но ведь бьётся! Может, и правда, спасём? А? Побыстрее, милый! … Янточка, милая, ты погоди умирать, всё ещё хорошо будет! — баба Капа словно ожила. — Больно тебе, хорошая моя? Ну, потерпи немного, совсем чуть-чуть потерпи!
И вдруг Янта открыла глаза. Она посмотрела на свою старую хозяйку совершенно безучастным взглядом. Сердце её два раза сильно стукнуло и остановилось…
— Всё, Паша. Не гони. … Ей уже не больно. — Голос старушки стал пустым и мёртвым. — Нет больше Янты. Отмучалась, сердешная…
Пашка ехал по трассе, не понимая, куда торопится, ведь всё самое страшное было уже позади. Но его не покидало чувство, что это не просто «буханка», а похоронный катафалк, в котором позади него, как над умершим родственником, склонилась пожилая женщина, непрестанно поглаживая бездыханное тельце и размазывая по лицу слёзы, кровь и горе…
* * *
Самым верным, преданным человеческим братьям посвящается…