Oдин из самых известных музыкантов ХХ столетия Луи Армстронг был внуком привезенных в Америку рабов, он родился и провел детство в нищете. О том, как его юные годы скрасила и изменила небогатая еврейская семья, он писал в своих мемуарах, напечатанных в Oxford University Press.
В начале прошлого века по улицам Сторивилла, района грязных трущоб Нового Орлеана, бегал вместе с другими негритятами мелкий черный, как сапог пацаненок. Его отец бросил семью, когда мальчик был ещё младенцем.
Мать, родившая его в шестнадцать, пыталась прокормить сына и его младшую сестренку мытьем полов и… проституцией. Иногда она вместе с сыном отправлялась на охоту: подбирала на рынке выкинутые подпорченные продукты, срезала гниль и продавала в незатейливые забегаловки.
Нищета царила беспросветная. И вот, когда мальчишке исполнилось шесть лет в 1907 году, он познакомился с соседом-старьевщиком. «Эй, окликнул тот его однажды со смешным акцентом, — не хочешь заработать пару центов? Тогда помоги разобрать это шмотье». Старьевщик был белый, но этим нисколько не кичился. Звали его Алекс Карновский он был еврей. Говорили, что его семья бежала в Америку откуда-то из России. Пара центов за работу были честно выплачены, и на следующий день негритенок опять с надеждой крутился возле тележки старьевщика.
В конце концов он стал в семье Карновских чем-то вроде третьего сына, только для разнообразия — черного. Разъезжал с Алексом, старшим сыном Карновского, по улицам, скупая тряпки, пустые бутылки и прочий хлам. С другим сыном, Морисом, продавал по вечерам уголь проституткам, сконфуженно поглядывая на их прелести.
Вечером семья садилась ужинать и, как само собой разумеющееся, звала помощника: «Теперь садись с нами за стол и поешь так же хорошо, как поработал». После ужина жена старьевщика укачивала своего малыша, напевая русскую колыбельную. С ней вместе пел и черный мальчишка.
Он фактически не вылезал от них, спал, ел, смотрел, как они дружно живут. Наслаждался ощущением семьи, добротой, лаской, заботой. И поражался контрасту со своими соплеменниками.
Поражался, как быстро евреи смогли превратить доставшуюся им развалюху в маленький, но аккуратный домик. Как вкусна была еда, которую готовила жена старьевщика. Как чисто они жили. И главное — как они все вкалывали. Без жалоб, без нытья, не теряя доброжелательности. Они научили его вставать в пять утра и сразу браться за работу.
Через шестьдесят лет он напишет: «Я восхищаюсь еврейским народом. Их мужеством, особенно на фоне того, что им приходилось переносить. Мне было всего семь лет, но я прекрасно видел, как безбожно относились белые к этой семье. Даже к черным относились лучше. Да и в целом у черных было больше возможностей. Но мы ленивы и все еще таковы».
Как-то раз старьевщик подарил ему жестяную дудку. Мальчишка дудел на ней самозабвенно. Карновские переглядывались: «Вот Господь талант дал». И дудку сменила труба — корнет. Стоила труба пять долларов. Часть он накопил, часть дал старьевщик. Старая, подержанная, потемневшая — но настоящая. Тем мальчишкой был — Луи Армстронг!
В своих мемуарах этот всемирно известный трубач и певец напишет, что узнал, что Карновски также подвергались гонениям со стороны других белых людей, считающих, что они лучше еврейского народа. «Мне было семь лет, но я не мог не замечать как те другие белые люди жестоко обращались с еврейской семьёй, на которую я работал» — писал Армстронг. Благодаря этой семье еврейских иммигрантов, он свободно владел языком идиш и до конца своих дней и носил на шее цепочку со Звездой Давида.
В последствие семья Карновски была известна в Новом Орлеане по благотворительной организации «Karnofsky Project», которая передавала на благотворительность музыкальные инструменты в руки детей которые иначе не смогли бы прикоснутся к прекрасному опыту обучения музыке.
И может не случайно, что свое восхождение ко всеамериканской, а потом и ко всемирной известности и признанию Армстронг начал в барах самого еврейского по численности районе Нью Йорка в Квинсе, где создан первый и единственный в мире музей, посвященный этому выдающемуся музыканту 20-го века.