Политолог Екатерина Шульман напоминает, что нынешнее российское государство «не столько тиранит, сколько замораживает, не столько репрессирует, сколько наводит тоскливый ужас». Republic поговорил с ней о том, как дальше жить в стране, где уничтожают оппозицию, физически травят оппонентов режима и закрывают свободные СМИ.
— В разговорах с людьми в последнее время чувствуется тревога, страх, разочарование, безысходность в связи с политической ситуацией. После всех недавних событий (поправки в Конституцию, покушение на Навального и его арест, разгром оппозиционных структур) у многих только и разговоров, что надо уезжать. Некоторые проводят параллели с 1933 годом в Германии или с концом 1920-х годов в Советской России. Евгений Ройзман недавно посоветовал выпускникам школ уезжать из страны: «Двери закрываются». Опрос «Левада-центра» (внесен минюстом в реестр организаций, исполняющих на территории РФ функции иностранного агента) говорит, что 48% молодых людей хотят уехать. Что вы думаете по этому поводу? Надо ли все продавать и покидать страну?
— Конечно, такие настроения объяснимы и небеспочвенны. Если они и иррациональны, то это вполне объясняется нашим эмоциональным состоянием. Мы, общество, уже давно находимся в довольно тяжелой, стрессовой ситуации. Я думаю, что людей больше всего угнетает ощущение собственного бессилия. Не безнадежности ситуации как таковой, а отсутствия субъектности. Это можно описать так: непонятно, что ты можешь сделать, чтобы твое действие не привело к худшему результату. В политическом контексте часто используют термин «цугцванг». Он характерен для внутреннего ощущения людей сегодня. Начинает казаться, что любая твоя активность только ухудшает ситуацию, приводит к обратному результату. Вышел на митинг — стало хуже. Зарегистрировался на сайте — стало хуже. Подписал петицию — ничего не случилось, а то, что ты хотел предотвратить, наступило.
Интересно, что при этом жизнь как таковая «продолжается буднично»: даже пандемия не привела к радикальным бытовым изменениям, товарного дефицита не наступило, люди беднеют, но плавно и постепенно, в каком-то уже привычном режиме. Есть некоторый разрыв между повседневным бытием людей и наступлением на их гражданские права. Ощущение удушающей несвободы сочетается с тем, что ты можешь отвлечься на бытовую жизнь, которая в России, как некоторые считают, сейчас лучше, чем на Западе: и карантин более человечный, и локдауны не такие свирепые, и беспорядки не такие, как в Америке. Есть привычное течение жизни, которое, однако, включает в себя подавление личности.
Из-за этого в умах образованной части общества возникает картина эдакого «солнечного фашизма»: когда можно заказать что угодно онлайн и заказ привезут в течение считанных часов, вся инфраструктура сервиса, в том числе государственного, работает очень гладко, но при этом нельзя написать, что думаешь, встречаться, с кем хочется, выйти на акцию протеста или иначе проявить себя как гражданин. Мыслящей части общества начинает казаться, что откармливается их животная часть, но подавляется часть человеческая. И назвать эти опасения необоснованными язык не повернётся.