Тупая боль опоясала меня с вечера, ночью не прекращалась совсем и, еле дождавшись утра, повздыхав и поохав, пришлось мне всё же идти на приём в поликлинику.
Врач направил в стационар. Я было начала сопротивляться, утверждая, что сейчас вот ну никак не могу, — слишком много дел накопилось, но врач, посмотрев на меня поверх очков, недвусмысленно произнес, что дела — они вечны, а вот жизнь человеческая хрупка и недолга.
Ну что ж, придеться обследоваться и лечиться…
В палате было три человека. Я четвертая, а пятая койка была пока свободна. Одна из коек стояла так, что изголовье её было отгорожено шкафом — получалось как бы личное пространство. Я, помню, позавидовала хозяйке этой кровати, тому, что у нее была возможность хоть на чуть- чуть укрыться от всего и всех.
На кровати рядом лежала крупная дама- по- другому и не скажешь: ярко накрашенные губы, пестрый «китайский» халат в пол, очки в золотой оправе явно указывали на то, что «баба» — это не про неё. Звали ее Лилианой. Она и просветила меня про больничные порядки, рассказала, где какие кабинеты находятся, и шепотом дала характеристики всем соседкам по палате.
— У окна Лида лежит,-говорила Лилиана, — ее муж бросил, переживает сильно, и на этом фоне у неё всё болячки обострились. Вот, лечится. Ей по три капельницы в день делают!- и Лилиана округляла в притворном ужасе умело накрашенные глазки.
— А тут, — кивнула соседка на койку рядом, — Нина Алексеевна. У нее камни.
— А за шкафом кто? — поинтересовалась я.
— За шкафом, это Тося. Она тут живёт.
-Как это живёт?!- теперь уже округлила глаза я.
— Так и живёт. У нее дома нету. А главврач ей родственник какой, что ли. Вот она по отделениям и кочует. В одном подержат, потом в другом. Так и живёт. Ее тут все знают!
Дверь, скрипнув, открылась, и в палату прошмыгнула маленькая сухонькая старушка в больничном халате, который был ей велик. В руках она держала кулёк с конфетами, печеньем, в руках- бутылку кефира.
— Опять сердобольные граждане Тоське всего насовали, — недовольно пробурчала Лилиана.- Теперь всю ночь будет все в тумбочке перекладывать да пакетами шуршать.
Маленькая Тося была похожа на серенькую мышку. Шустро и почти бесшумно сновала она из палаты в палату. Все её знали, всем она пыталась помочь- кому одеяло поправит, кому пить подаст, кому мусор отнесет в урну, что в туалете стоит, а с кем и просто поговорит.
— А что ж, Тося, — как-то спросила я, — у Вас детей нет, что ли?
— Как нет?- живо отозвалась она.- Много их у меня. Витька, правда, шалопай шалопаем, да и Вальку судьба не балует, — болеет постоянно, а вот Лёнька- тот да, аж депутат! А Мишка- директор.
Чем заведовал директор Мишка и каким депутатом был неведомый нам Лёнька, так и осталось неизвестным, а всезнающая Лилиана, покрутив пальцем у виска, сказала, что Тося «малость умом поехала», вот и городит незнамо что.
Больничные дни тянулись как резиновые. От завтрака до обеда, от обеда до ужина, от одной процедуры до другой казалось, проходила целая вечность.
Но все, как хорошее, так и плохое, когда-нибудь заканчивается. Завтра понедельник, с утра мне поставят последнюю капельницу, и — ура!!- после обеда домой!
Мои оптимистические размышления прервали громкие голоса в коридоре. Кто-то шёл, заглядывая в каждую палату, явно кого-то разыскивая.
Тося сидела на кровати, по обыкновению похрустывая печеньем.
— Никак, Лёнька?- вдруг встрепенулись бабулечка и стала нащупывать ногами тапки.
Выйти в коридор она не успела. Широко распахнувшаяся палатная дверь впустила к нам человек десять каких-то людей с цветами. Впереди шел главврач, а рядом с ним- губернатор, которого мы все до этого видели только по телевизору.
— Антонина Васильевна Маслова?- спросил у оробевшей Тоси губернатор.
— Да, да, это она, — суетился главврач.
Тося медленно поднялась с кровати. Лицо ее было растерянным и удивлённым.
- Дорогая Антонина Васильевна!- торжественно произнес губернатор.- Давно уже, к счастью, кончилась война. Но военные награды до сих пор находят своих героев
И он открыл красную коробочку, услужливо протянутую ему помощником.
На бархатной подушечке лежал орден.
— Вот и сегодня, — громко, словно с трибуны, вещал губернатор, — очередная награда нашла своего героя, вернее, героиню!- и он медленно прикрепил орден прямо на застиранной больничный халат.
Губернаторская свита поздравила новоиспеченную орденоносицу, вручила ей цветы и удалилась.
В палате остались только двое мужчин, уже хорошо в годах.
Мы молчали. Было отчего впасть в ступор! Тося, серая бездомная мышка, живущая в больнице, и вдруг орден!
А Тося обнимала мужчин, одному поправляла галстук, второму смахивала с пальто невидимые пылинки и говорила, говорила, говорила.
- Скажите, — не выдержала Лилиана, когда поток вопросов и наставлений Тоси немного иссяк, — а за что ее орденом- то?!
— А она; разве о себе не рассказывала?- спросил мужчина в пальто.
— Нет!- хором ответили мы.
Мужчина начал говорить. И оказалось, что наша серая мышка Тося в годы войны была водителем. Да- да! Тося- водитель!
А мужики эти тогда были воспитанниками детского дома. И весной их детдом эвакуировали. А лёд уже был ненадежный, везти детей было уже опасно. Но совершенно необходимо. Мужчины отказывались ехать, качали головами- не выдержит лёд!
А Тося поехала… В полной уверенности, что сумеет проскочить по одной ей ведомым тропкам. И ведь проскочила! Всех ребят доставила на берег в целости и сохранности. Поклялись они тогда звать ее мамой. А было маме 22 года … И всю войну выполняла Тося самые рискованные задания. Много людей спасла она от голода да от смерти. Как заговоренный был ее автомобиль, хранил ее господь…
— Так что ж ваша мама в больнице- то живёт?- вырвалось у меня — Что ж вы ей жилье не купите, хоть маленькую комнатку?!
— Зачем же маленькую, — грустно улыбнулся второй мужчина.- Трёхкомнатную квартиру ей купили. В тихом районе. Да только пустила она туда жильцов, многодетную семью, которой, по ее мнению, помочь, кроме неё, больше некому, а сама вот сюда. Еле нашли её…
— А пенсия?- встряла в разговор Лилиана.- Если она ветеран, то пенсия- то у неё хорошая должна быть!
— Хорошая, — подтвердил второй мужчина.- Вот почти всю её она и переводит ежемесячно уже много лет в тот самый детдом, детишек из которого она спасла.
На протяжении всего разговора Тося порывалась что-то сказать, всплескивала руками, но мужчина помоложе прижимал ее к себе, обнимая, и она успокаивалась.
- Собирайся, мама, — сказал седой мужчина, закончив рассказ.- Ко мне поедешь. Живи, сколько хочешь. А надоест, вон, Мишка ждёт тебя не дождется. И Татьяна зовёт, и Ирина, и Павел.
— Ну что вы, родненькие, — со слезами говорила Тося, — мне и здесь хорошо! А у вас дела свои, заботы, до меня ли вам!
— До тебя, до тебя- засмеялись мужчины.- Пойдем скорее!
И, подхватив маленькую Тосю с обеих сторон, они вышли из палаты
Мы опять замолчали. Да и о чем было говорить? Подсмеивались над Тосей, подшучивали, относились свысока, чего уж скрывать, считали ее блаженной, серой мышью. А вот поди ж ты… В груди маленькой серой мышки билось большое человеческое сердце, способное на подвиги…
Здоровья Вам, Антонина Васильевна, на долгие годы! И низкий поклон.
