Женщиной Глафира Семёновна была таинственной: не сплетничала, говорила только по существу, носила обувь на высоком каблуке и красила губы алой помадой. За это бабки у подъезда прозвали её ведьмой.
Оно и понятно — Глафира была их ровесницей. Каждое утро, громко цокая каблуками, она выходила во двор, дефилировала мимо сидевших на длинной скамейке «глаз и ушей» многоквартирного дома и удалялась в неизвестном направлении.
«На работу!» — подумаете вы и ошибётесь.
Работы у Глафиры не было, и не потому, что она давно вышла на пенсию по возрасту, — просто в деньгах совершенно не нуждалась.
Нет, ей не помогали взрослые дети — у неё не было детей.
Ещё у Глафиры не было мужа, бывшего мужа, любовника, кота и друзей.
Особенно подруг не было. Да.

Любопытство матрон достигло пика и однажды утром, не сговариваясь, они ушли вслед за Глафирой. Кряхтя и сопя, страдая от одышки и гипертонического криза, бабки семенили за ровесницей по широким и узким дорогам города, переходили мосты и переплывали каналы, пока не оказались на загородном пустыре. Домов и деревьев здесь не было, спрятаться было негде. Матроны быстро себя обнаружили, но стойко, взявшись за руки, продолжали преследование Глафиры, которая, судя по легкой походке, не устала вовсе. Внезапно небо разверзлось, на землю упал ослепляющий луч и по нему под песню Шуры «Твори добро на всей земле» спустился внешне очень похожий на певца мужчина в чёрном латексном трико.
— Все?! — громогласно спросил мужчина Глафиру и кивнул на матрон.
— Все, — ответила женщина.
Он подошёл ближе, щёлкнул вывалившимся из трико хвостом, и бабки растворились в воздухе.
— Десять лет, как договаривались? — спросила Глафира.
— Пять! За старух всегда даю пять!
«Да какие же они старухи?» — хотела возмутиться Глафира, но вовремя опомнилась и ушла восвояси.
Бабок больше никто не видел. Глафира помолодела ещё на пять лет.
А всё потому, что жила своей жизнью и не совала нос в чужую.