Все счастливые семьи счастливы одинаково, все несчастные семьи несчастливы по-своему.
Так говорил один бородатый дядька давным давно. Он знал толк в несчастьях, ибо до того, как стал правильным, был сильно неправильным и семья его пережила многое. Ну да не о нем речь.
В одном прекрасном городе на просторах нашей Родины проживала вполне себе обычная семья. Муж и жена. Жили они хорошо, и даже замечательно, пока в один прекрасный день не решили завести собачку. Да не простую собачку, а породистую. Алабая они решили завести.
Долго ли, коротко ли, нашли объявление в авито, договорились с хозяевами, собрали наличность и поехали. Хозяева щенков оказались людьми добрыми, правда немного нервными. Они всучили щенка в руки и приветливо крестясь на светлый облик бабушки с первого этажа, которая смотрела за процессом покупки алабая из окошка, забежали в подъезд и видимо подперли его с той стороны. Дабы подтвердить окончательность сделки. Муж и жена, которых звали Толик и Светлана, подхватили собакена, да и поехали с ним к себе. В однокомнатную квартиру в элитный район подмосковья Люберцы. Квартира алабаю понравилась. Он отметил вселение тем, что сгрыз телефонный провод, уронил горшок с подоконника и надул небольшой Гибралтар на фамильный ковер в центре комнаты.
Толик решил быть строгим и со свойственной ему интеллигентностью, высказался в свете того, что порядочные собаки так себя не ведут. На что собакен, прозванный женой Павликом (непонятно почему им, но видимо это что-то очень личное), согласился, сказал «ав» и немедля покакал возле полочки с обувью. Прямо на новые толиковы кроссовки. Светлана встала грудью на защиту «бедного животного» и стыдила Толика весь вечер. Пока не настала ночь.
Ночью Павлику стало грустно и одиноко. И он решил как-то себя развлечь. Поскольку обуви больше не было, в туалет не хотелось, а двери в комнату были закрыты, Павлик решил спеть. Он пел старинную собачью песню из серии «ах как жесток этот мир, где нету места маленькой собачке на диване бездушных людей».
Через полтора часа соседи зааплодировали по трубам центрального отопления и пришлось пустить Павлика на диван.
Так потекли безоблачные павликовы дни. Он спал на кровати, всасывал в себя трехлитровую кастрюлю каши или супа три раза в день, рос как сволочь и как сволочь же линял. Через пару-тройку месяцев все дало свои плоды. Толик и Светлана многому научились. Прятать обувь в шкаф, перевесить вешалку под потолок, не оставлять на столе даже сахарницу, а так же подумывали перелечь с дивана на пол, ибо Павлику было тесно. А еще он дико вонял псиной, храпел и пукал. То есть делал все, за что раньше Толик был лишен женской ласки и доступа к холодильнику. Соседи тоже многому научились. Например, когда Толик и Павлик заходили в лифт, соседи превращались в людей-Х, компактно мостились на потолке лифта, превозмогая силу притяжения, а если Павлик в лифте зевал, то прямо с потолка протягивали Толику дарственные на жилье и наличные деньги. Во дворе, когда они выходили, наступал тихий час. Даже местные алкаши в беседке ползком перемещались за гаражи и моментально трезвели. А если мимо пробегала кошка, то Толик успевал позаниматься новым видом спорта «асфальтосерфингом».
Так прошло еще какое то время, пока в гости к Толику и Светлане не приехали ее родители. Они слышали о собачке, которую завели дети, но что из себя представляла собачка еще не знали. Прозвенел звонок. И тут Павлик, который тоже пока еще не был представлен семье в полном составе, радостно загавкал. Тещу сдуло к косяку, тесть Николай Иваныч, полковник в отставке, почуял неладное. Двери открылись. На пороге стоял Павлик И приветливо махал задней своей частью, разнося шкаф купе к чертовой бабушке. «АААА!!!» — Шепотом закричала теща. Тесть задумчиво подхватил ее подмышки, но виду не подал. В свое время, когда он служил в Забайкалье, он бывало с мужиками даже на медведя ходил. И на лося. Но там не предполагалось, что они будут жить с ним неделю в однокомнатной квартире, что озадачивало. Да и ружья под рукой не было. Павлик тем временем рванул к сумкам с домашними харчами, что держала в руках тень тещи.
Тут Толик решил проявить мужество и гостеприимство и крикнул: «Фу, Павлик, свои!» Павлик немного притормозил, оглянулся на Толика и изумленно воззрился на него. Типа, ну свои это хорошо, мы их если чо вечером доедим, а колбаса домашняя она не каждый день сама домой приходит.
Тесть, Николай Иванович, вечером под рюмашку долго расспрашивал, мол, как им живется теперь в такой чудной компании. Как можется на малом метраже с Павликом на диване. Не жмет ли. И почему Толик подпирает дверь кухни стулом, на котором сидит, а Павлик в это время берет дверь штурмом и сдаваться не планирует.
И тут супругов прорвало. Толик рыдал на широкой тещиной груди, что больше так не может. Что он устал, что вскорости им грозит помойка или балкон, потому что Павлик даже приблизительно не перестает расти. Теща гладила его по лысой макушке и очень жалела.
И тут тесть решил пойти и таки взять все в свои руки. Он решительно вышел из кухни, подошел к Павлику и громко по-военному заорал: «Сидеть, сукин сын, мать твою ехидну!» Павлик опешил. Он моргал и решал не то обидеться, не то откусить этому чужому невежливому дяденьке ногу. И тут Николай Иванович схватил его за загривок и повалился вместе с ним на пол.
Павлик икнул, от неожиданности пописал, но субординацию уточнил. Из кухни прибежали домашние. На полу, на ковре, лежал Павлик, подняв лапы вверх, а на нем как Давид восседал Николай Иванович, красный как рак, вспотевший, но таки триумфальный. Ну, а дальше все было хорошо, через неделю тесть с тещей уехали и увезли с собой Павлика. И он обрел двор, будку и полное понимание.