О том, что началась война, Рахимов узнал только вечером. Ясным утром 22 июня они с дочкой Марьям поехали на велосипедах проведать своё хозяйство — экспериментальный питомник плодовых деревьев в пяти километрах от Алма-Аты. Там вот-вот должны были созреть первые абрикосы нового сорта, которые так ждал селекционер.
Целый день они окучивали и поливали деревья, а потом специальной линейкой измеряли уже почти созревшие плоды на единственном абрикосе, который обогнал своих ровесников и активно зацвёл в марте, а уже к концу июня несказанно радовал Рахимова десятком очень крупных, ярко-желтых плодов в красную крапинку.
— Пап, давай сорвём вон того, самого спелого, — сказала Марьям, когда все было сделано, а отец все ходил вокруг своего первенца, по десятому разу пристально рассматривая каждый плод.
— Нельзя, доча. Пусть вызреет полностью и сам упадёт на землю. Думаю, к четвергу уже оторвётся от ветки, вот тогда и попробуем. А сейчас давай-ка ещё сена добавим под ствол, чтобы бока наш красавец не помял.
Но в четверг Рахимов вместе с другими мужчинами уже уходил на фронт. Шёл дождь, сотни угрюмых людей стояли на платформе вокзала. Пахло сапогами, паровозным дымом и холодным железом. После того, когда раздалась команда «По вагонам», все заплакали, не в силах больше сдерживать то, что копилось в душе уже несколько дней.
Рахимов наспех расцеловал родителей, жену, а, когда подошла очередь Марьям, она вложила ему в руку небольшой свёрток из двойного тетрадного листочка. По форме он сразу догадался, что там, а развернув — убедился. На ладони лежал тот самый абрикос, от которого исходил яркий свет, словно над хмурым серо-брезентовым морем, уходящих на войну людей, взошло маленькое солнце.
— Спасибо тебе, доченька, — это было все, что мог сказать Рахимов, прижимая к себе ревущую Марьям.
Когда паровоз выпустил пар, он вдруг разломил спелый плод напополам, отдав одну половину дочери. Такой он и запомнил её, бегущей за вагоном с половинкой абрикоса в руке.
***
Не имеющий военной специальности Рахимов, попал в пехоту. После первых боев и бомбежек был уверен, что долго не проживет в этой адской мясорубке. Почти каждый день рядом гибли однополчане, в ожидании санитарных машин стонали тяжелораненые. Он и сам в часы боев становился машиной, не позволяя себе раскисать. И только по ночам, когда стихала стрельба, укутывался с головой в шинель и мысленно переносился домой, в теплую степь. Сжимая в руке косточку от абрикоса, Рахимов вдыхал слабеющий аромат мирной жизни, которая была уже далеко-далеко.
Марьям писала, что теперь они всей семьей работают в колхозе — и она, и мама, и дедушка с бабушкой. Сообщала, что теперь все поля вокруг засеяны рожью и пшеницей. Солдатам на фронте нужен был хлеб.
Каждое письмо из дома он перечитывал много раз, тайком гладил ровные строчки и еле слышно шептал что-то фотографии повзрослевшей дочери. Многие однополчане смотрели на него с завистью, когда узнавали, что до его города немец не дошел и родные живы-здоровы. Он соглашался и делал все, чтобы такое положение дел сохранялось, и с молчаливым упорством восточного человека снова шел в атаку, полз под обстрелами, отталкивая от себя комья черной земли летом, рыхлый снег зимой. И только милый сердцу песок встречался ему все реже.
***
Зимой сорок четвертого года в маленький домик на окраине города постучали. Уставший почтальон принес извещение о том, что рядовой Рахимов пропал без вести в боях у города Смоленск.
— Пропал без вести — это ведь не убит, правда, мама? — Марьям пыталась привести в себя онемевшую от горя мать. — Наверное просто был ранен, а потом попал в партизанский отряд! Он вернется, мама!
Но Рахимов не вернулся. Напрасно Марьям каждый вечер после работы бежала на пригорок и всматривалась в начало улицы, мечтая увидеть родную фигуру отца, возвращающегося с фронта домой.
***
Через 15 лет их вызвали в военкомат и сообщили, что при строительстве школы в небольшом поселке Сосновка, на берегу Днепра были найдены останки двух солдат из взвода, в котором воевал отец. Эти бойцы также числились пропавшими без вести, и есть вероятность, что он погиб именно в тех местах. В том же сообщении говорилось, что принято решение о воздвижении обелиска в память о погибших воинах, открытие — 9 мая 1961 года.
Через неделю двадцатипятилетняя Марьям с мамой приехали в тот самый поселок.
После стольких лет неопределенности и ожидания, молодой женщине хотелось найти хоть какой-нибудь след папы. Поселковая учительница, которая и организовала мероприятие, рассказала ей, что самые тяжелые бои шли на берегу реки. Пехотный полк, в котором служил рядовой Рахимов обеспечивал безопасность переправы армии через Днепр. Основной части удалось перебраться на эту сторону, но потом налетели немецкие самолеты и в клочья растерзали оба берега.
После этих слов Марьям задрожала, как от сильного холода. Она представила, что чувствовал папа, когда прямо на него летели огромные бомбы, и понимала, что чудо, на которое она надеялась, скорее всего не произошло.
Утром 9 мая жители посёлка и родственники солдат собрались у школы. К небольшой стелле со звездой была прикреплена блестящая табличка с надписью: «Стоявшим насмерть солдатам Красной армии от жителей Сосновки».
Когда стали возлагать цветы, Марьям вдруг увидела у одной девочки веточку с только что распустившимися соцветиями ярко-красного цвета. У дочки селекционера подкосились ноги. Месяц назад такие же цветы облетели с их учхозовских абрикосов. Как оказалось южное дерево здесь, среди берез и сосен?
— Девочка, милая, где ты взяла эту веточку? Покажи пожалуйста!
— Там, у опушки леса, на красном дереве сорвала, оно всегда зацветает в мае, — объясняла девочка, когда они почти бежали по узкой просёлочной улочке, — только ягод нет никогда, говорят холодно потому что.
Пробежав последний поворот, Марьям резко остановилась, а через несколько мгновений снова, как тогда на вокзале обнимала папу. Не сдерживая слез, она рассказывала ему о своей жизни и о том, как сильно любит его. А он ласково гладил ее по волосам руками, которые превратились в цветущие ветки. И что-то тихо шептал майским ветерком.