Он встал, не разуваясь, на пороге
закрыл глаза и начал говорить
нескладно и в страдательном залоге
о том, что покорён. Мари… Мари…
Мария, ваши губы, руки, плечи…
Чуть заикаясь, повторял. Она
смотрела строго, и весенний вечер
стирал с ее лица полутона.
Ей было тяжело смотреть на эту
мужскую слабость, наконец глаза
сменили цвет на черный, и стилеты
обидных слов ударили. Гюрза
в атаке менее опасна чем те фразы,
что были едко брошены тогда.
Он побледнел и как-то ниже сразу
вдруг стал, и тихо зачастил: «Да-да…»
Прижал к груди ладонь, как будто рану
закрыл и отступил слегка назад.
Потом пошел, шатаясь, словно пьяный,
и ощущая многотонный взгляд
между лопаток. Возле дома ветер
сорвал осторчетевший капюшон
и подтолкнул: Иди, тебе не светит.
Ты был на пораженье обречен.
Алекс Брут