Когда шальные собачьи боги решили сделать его лохматым, то лето жмурилось на пороге. Нетрезвый сторож ругался матом на незадачливых садоводов, но люди, в принципе, безнадёжны. Платили люди за свет, за воду и за охрану платили тоже. Укроп сажали и помидоры. Рассада в сумках, вода в бочонках. И пили хором, и пели хором. И он родился, и он был чёрным.
Ещё он пах молоком и солнцем, немного небом, немного раем.
У дома — будка, вдали — болотце, в траве — букашки да свет играет.
Тогда небесные пёсьи старцы решили разом: «А чем мы хуже?» И вместе стали в пыли кататься, и вместе стали лакать из лужи. Жизнь — по размеру, ну как влитая, не жмёт, не чешется, вот и ладно. Он ощущал себя частью стаи, в огромной сильной — большим и главным.
И каждый первый в ней был счастливым, как верно, счастливы только дети.
А председатель кооператива курил взатяг: «Расшалились, черти. Пора завязывать с этим, баста. Жена давно голосит и стонет».
Но он внутри себя улыбался, когда лизали щенки ладони.
Когда все духи, расправив крылья, вернулись в облачные пенаты, и на секунду глаза прикрыли, щенок пролаял — мне в стаю надо.
И мы нашли его на дорожке, ведущей к нашей косой хибаре.
Чуть меньше тени, чуть больше кошки, такая тряпочка. Знаешь, парень, мы закопали его под вишней и дали веточку, чтоб не грустно. На небе бдительный страж не лишний.
И если звёзды текут по руслу, и если сумрак костром захвачен, луна похожа на сон циклопа —
щен снова лает у нас на даче, пугая сусликов толстопопых.