— О, Господи! Опять! Да когда же это кончится… Людмила Сергеевна нащупала выключатель ночника, щелкнула им. — Так и знала! Без двадцати семь! Полночи проворочалась, кое-как только к 4-м заснула, нахлебавшись пустырника, как эта сволочь с шавкой своей опять под окна приперлась и как-будто специально шастает тут, шастает, из гроба может поднять, не то что из постели. Главное, и вставать еще рано, и засыпать пытаться бесполезно на полтора часа! Эта проклятая тетка с собачонкой меня доконает! Каждый день, каждый день… Будто другого места нет кабыздоха своего пасти, только под моими окнами. Если бы только эту квартиру проклятую можно было продать, ни минуты бы не колебалась, хоть и мама здесь умерла, и с Витей вся жизнь здесь прошла… Но невозможно жить на первом этаже с видом на глухую стену и помойку. И только баба эта полоумная с сучкой своей облюбовала наш проулок и курсирует здесь. Может, ей квартиру предложить? А лучше пугануть чем-то, да хоть помоями из окна плеснуть, чтоб она маршрут сменила и дала хоть одну ночь проспать нормально!
Людмила Сергеевна окончательно поняла, что утро помимо ее желания уже настало, валяться бессмысленно, лучше раньше выйти и пешочком до метро прогуляться, а не втискиваться в автобус и прыгать на кочках и выбоинах в асфальте. Она встала, накинула уютный велюровый халат шоколадного цвета, сунула ноги в мягкие меховые тапки и двинулась на кухню. Проходя мимо огромного фамильного зеркала, она, не задерживаясь, отметила, что, несмотря на недосып, в свои шестьдесят четыре выглядит прекрасно, интересной женщиной элегантного возраста, а не бабкой помятой.
И цвет лица чудесный, и волосы очень удачно покрасила в этот раз, и фигура еще ого-го! Все-таки хоть и в центре Москвы живет, но близость Нескучного Сада, регулярные прогулки, а главное — отсутствие основных раздражителей вроде вредной свекрови, надоевшего мужа и обнаглевших детей, возможность заниматься собой, любимой, делают свое дело и сохраняют ее моложавость лучше любого средства Макропулоса. Вообще в ее-то конкретном случае муж Витя, так рано умерший, и потом ее безутешная свекровь на самом деле ей не докучали, как и отсутствующие дети, но общей концепции мироздания это не меняет.
Людмила Сергеевна сварила кофе, с наслаждением вдыхая дивный запах свежемолотых зерен, вспомнила, что вчера получила в качестве презента чудесный настоящий голландский сыр, поджарила два тоста, ржаной намазала творогом, положила на него ломтик копченого лосося и веточку укропа, а на пшеничный — тот самый дареный сыр, красиво сервировала свой завтрак, для полного счастья не поленилась выжать еще пару апельсинов и достать шоколадку. Раз уж поспать не дали, то завтрак испортить не позволю! Время есть, можно почувствовать себя человеком!
В этом тоже есть определенная прелесть одиночества: никто не галдит, не суетится с утра, не визжат опаздывающие в школу дети, не откашливаются и не шаркают старухи, а муж не ворчит по поводу неглаженной рубашки. Когда так нелепо умер Витя и все сочувствовали ей, что она не удосужилась до 38 лет завести ребенка, все миловались с Витей словно молодожены, она-то на самом деле выдохнула с облегчением, что детей нет и ей не грозит тоскливая участь одинокой матери. И вот уже 25 лет регулярно убеждается в верности того вывода.
Выйдя из подъезда, она вспомнила, что можно не спешить и дойти до метро пешочком, поэтому сменила свой обычный маршрут и обогнула дом, чтоб заодно выбросить мусор. И прямо у помойки нос к носу столкнулась с той самой теткой, которая не дает ей спать. Тетка была уже без собаки, тянула за руку маленькую девочку, все время ее поторапливая. Сначала Людмила Сергеевна хотела ее остановить и отчитать за ежедневные свои муки, но оглядев тетку, отметив ее довольно помятый, непрезентабельный вид, дешевый плащик, старые стоптанные старушечьи ботильоны, безвкусно одетую девочку, решила сегодня с ней не связываться и медленно пошла сзади этой нелепой парочки.
Тетка была не старше ее, но разве можно было ее сравнить с элегантной, ухоженной, стильной Людмилой Сергеевной?! И ребенка бы она никогда так уродски не одела. Внучка наверное, тут детсад поблизости. Плодятся в нищете. Весь город заполонили серостью и уродством. Не столица, а караван-сарай, лагерь переселенцев. Собак еще заводят, шавок всяких, таких же беспородных, как сами. Ребенку бы лучше лишнее яблоко купила и курицу, а не собачонку выкармливала. А может, она ее с помойки кормит, поэтому и шляется тут с ней? Еще встречу — точно приведу ее в чувство, чтоб больше не появлялась здесь!
Тетка действительно свернула к детскому саду, волоча упиравшуюся внучку, а Людмила Сергеевна через пять минут забыла о ней, нырнув в метро и уткнувшись в новый детективчик.
Назавтра Людмила Сергеевна сама подхватилась чуть свет, еще до изводящего ее собачьего лая, совсем нервы стали ни к черту! Солнце лупило в окно, словно не осень, а разгар весны. Витино любимое время года было. Сухая, солнечная осень. Людмила Сергеевна никогда его не забывала. Шок от безвременной потери мужа прошел на удивление быстро, но добрая память осталась навсегда. Очень он ее любил! Так счастливо жили, столько она от него слышала и нежных слов, и признаний, такое внимание и преданность себе видела, что такое забыть невозможно. Наверное, и не рожала, чтоб не треснул этот хрустальный купол, который он над ней водрузил.
Потом, конечно, кое-какие мужчины в жизни ее появлялись, жаловаться на невнимание не приходится даже сейчас, но ей даже в голову не приходило связывать серьезно с кем-то из них жизнь. Зачем? Она уже сходила в этот лес и так удачно, что зря впечатление портить?! Даже свекровь покойная уговаривала ее жизнь устроить, жалела очень — сама вдовой в войну в 23 года осталась, но Людмила Сергеевна даже слушать об этом не хотела.
Свекровь, кстати, ее верность Вите оценила, квартиру оставила и все остальное, тем более что и некому больше было. Поэтому Людмила Сергеевна может и сегодня себя так свободно чувствовать, поддерживать себя в должной форме, одеваться на уровне, в Европе бывать. Так что на свекровь грех жаловаться, царствие ей небесное…
А вот и будильник ее на помойку явился! И в дождь, и в солнце тут как тут. Нет, надо выйти и положить конец этому, а то она вообще жизни не даст!
Людмила Сергеевна быстро оделась, строго и достойно, чтоб тетка эта сразу поняла, что не с ровней разговаривает, чтоб орать не начала и скандал на весь двор устраивать. Людмила Сергеевна даже шляпку французскую надела для элегантности и двинулась в сторону помойки. Тетка была на месте. Со своей коротконогой рыженькой собачонкой она топталась на небольшом пятачке между помойкой и стоянкой автомобилей, потом начала дефилировать вдоль торца дома, аккурат под окнами Людмилы Сергеевны, а шавка звонким лаем приветствовала дворников и всех, кто ступал в проулок.
-Интересное место Вы для прогулок нашли! Видимо, у помойки, под чужими окнами воздух свежее, чем в Нескучном Саду или у Донского монастыря. К тому же и подкормиться есть чем, как я понимаю? Иначе ведь такой выбор точно не объяснить! Это ведь ничего, что весь дом, как по команде, под Ваш аккомпанемент просыпается- кому до жильцов дело, когда себе так удобнее! — Людмила Сергеева старалась говорить подчеркнуто вежливо, но язвительно, уничтожая, как ей казалось, самим тоном незваную гостью. Тетка остановилась, цыкнула на псину, повернулась к Людмиле Сергеевне и вдруг заулыбалась совершенно детской, лучистой улыбкой, осветившей ее невыразительное простоватое лицо и делавшей ее сразу моложе.
-Ой, Вы простите меня ради Бога! Сама каждый раз вздрагиваю, когда Джуля лает, как звонок! Давно жду, когда нас погонят отсюда. И каждый день собираюсь в парк выйти с ней или еще куда. А ноги сами сюда ведут. Мы с дочкой и внучкой переехали сюда недавно. Но место это мне очень знакомое и дорогое. Вы не обижайтесь на меня, если десять минут есть, постойте с нами, я Вам объясню все и, клянусь, Вы меня поймете! Вон у Вас какое лицо тонкое, интеллигентное, книжное, Вам наверняка мои чувства будут ясны.
С домом этим связано единственное хорошее, что в моей жизни было. Человек здесь жил. Мужчина. Давно конечно, когда я еще совсем молодая была. Очень я его любила. Так, что ничего не видела вокруг, словно слепая. Слепая, а счастливая. Дуреха, конечно, была. А, может, и нет. Тогда казалось, и он меня любил. Говорил, по крайней мере. Ну и по всему так казалось. А может, моей любви хватало на обоих, сейчас только гадать можно.
Я студенткой тогда была, в общежитии жила рядом здесь, знаете, где трамвай поворачивает к рынку. Мы на остановке и познакомились. Он женатый был. Детей, правда, не было, но женатый. Все переживал, что нас обеих вроде как обманывает. И меня и жену свою. А выбор сделать не мог. А я и не настаивала. Даже когда забеременела. Но это уж потом, когда институт окончила, в аспирантуре уже была. Смешно даже, в аспирантуру поступила, только чтобы здесь жить продолжать, не возвращаться в Липецк свой, чтоб около него быть.
Забеременела, а он все продолжал метаться между нами двумя — женой и мной. Рожать пришлось к маме уехать в Липецк, там до полугода с дочкой оставалась, слабенькая она была. Потом маме оставила ее и к нему сюда скорей. А он как растворился, пропал. Я сперва решила, что не дождался, к жене вернулся, сделал, так сказать, окончательный выбор. А сердце-то неспокойно, место себе не находила. Мечтала хоть поговорить, в глаза посмотреть.
Я ничего ни просить, ни тем более требовать и не собиралась, но очень больно было, что так отрублено все, по живому, даже дочку не видел. Вот я все вокруг дома этого круги и нарезала, искала встречи с ним. А потом у подъезда мать его встретила. Я ведь у него была несколько раз в этом доме, когда жены не было, но в основном у матери его встречались, она в курсе была и относилась ко мне неплохо. Но и к жене его неплохо. Вот мать его я встретила, а она мне сказала, что нет его больше. Погиб. Чего-то там по работе, на полигоне, опыты что-ли…
Я вообще-то не поверила сперва, решила, что она отгоняет так меня, она ведь знала, что я беременная. А потом как в глаза ее мертвые посмотрела, так поняла, что не врет. И действительно, какая мать может такое про сына наврать! И еще сказала мне она, что у меня ребенок есть, есть ради кого жить, а жена, вдова то-есть, одна совсем, поэтому я никто теперь, а жена остается женой навсегда. Я не спорила.
Дочку от мамы привезла, как на работу устроилась. Долго бедовали с ней, но потом ничего, прижились здесь, далеко, правда, жили на Сходне. Дочка моя тоже без мужа родила, работает сейчас за троих, а я вот с внучкой кручусь и подрабатываю еще. И представляете — чудо какое! Наш дом расселяли, сложный такой обмен был и в результате нам квартира досталась через дорогу отсюда. И кольцо замкнулось. Вернулась я в место своего счастья. Гуляю вот теперь под его окнами каждый день с Джулей своей и кажется мне, что Витя мой мне знак подаст, махнет рукой вот из этого окна на первом этаже, и все вернется…
Людмила Сергеевна махнула тетке рукой и побрела к подъезду. Сказать что-то не получилось. Закричать боялась Или завыть. Или ударить. Что понесло ее на помойку эту чертовую! Мало что ли собак тут лает и вообще шума всякого?! Зачем она поперлась разговоры разговаривать?! Разве плохо ей жилось! Ну если уж так мешал лай этот, легла бы в другую комнату в конце концов. Или выгнала бы жильцов из свекровьиной квартиры и туда съехала. Теперь туда путь заказан и здесь ничего нет. Только помойка одна и собачий вой.