Если бы я мог хранить себя между страницами
Книги — рядом с высушенным цикорием,
Рядом с мертвым и хрупким соцветием лютика —
Я бы сложил в эту книгу все свое горе,
Все свое счастье, всю свою прежнюю молодость:
Силу рук и чуткость юнца влюбленного.
Я бы вложил в гербарий все одиночество —
Между чернеющих роз и цветов паслена.
Если бы я умел — хоть как-то хранить себя,
Не раздарить
И не растратить попусту,
Не написать на сердце «вернись когда-нибудь»
Не положить это сердце на взлетную полосу.
Если бы предок мой не был Икаром,
Не был безумцем, бегущим за грозной молнией,
Я бы сложил себя в книгу — ничтожным даром:
Может быть, кто-то откроет, увидит, вспомнит.
Здесь — между дикой мятой и горьким ландышем,
Здесь, между одуванчиком и душицей,
Кто упокоил душу — мятежную, давнюю,
Из человечьих лиц — выбрал травьи лица,
Царствие полевое — вместо небесного,
Царство страничное, листья, бутоны, веточки,
Вложенные однажды рукой тишайшей
Самой любимой им,
Самой навечной девочки.