Спят берёзовые чащи
на холмах почти пологих.
Занесло сплошным сугробом
всё пространство от дороги.

Ни тропинки. Ни следа.
Еле я иду туда.
Оступилась, провалилась
и слезой своей умылась.

В поминальную субботу
я к родителям бреду.
Сестра о блинах позаботилась,
я ж несу свою беду.

Ноги вязнут с шагом каждым.
Падаю. Встаю опять
Задыхаюсь. Мучит жажда.
Только бы дойти. Обнять.

Доползла. Почти без сил.
К мрамору едва коснулась,
мама: «Где ж тебя носило?»,
папа чуть не матюгнулся.

Чёрных памятника два
маяками на фоне берёзовом.
Не уместны любые слова.
Поздно.

Это место папу с мамой
напоследок приютило
Под пуховым одеялом
снежным белые могилы.

Насквозь слёзы прожигают
снег солёною капелью.
Пару роз, гвоздичек пару
на их снежные постели

просто сверху положу,
на портреты погляжу.
И молчу. А что сказать им?
Ничего я не скажу.

Ветер прогоняет зиму,
вихрь позёмкою метёт.
Таня дома, не выходит.
Сергей долго не идёт.

Приболел. Ковид проклятый
проверяет силу воли.
Лишь дыши, прошу я брата,
постарайся, знаю больно.

Тяжело. И дни и ночи
одному там без родных.
Так жестоко одиночество
без общенья, выходных.

Быт и тот рутинный радует,
хоть уборка, хоть ремонт.
А снежинки с неба падают
и весна своё берёт.

…и теперь уж поздно вспять.
Не пришла б, — потом жалела.
Лучше б, родители, вам не знать,
как ваши дети стареют, болеют.

Чуть отдышалась- назад, без оглядки,
в свои же следы наступаю.
Мёртвая тишина на кладбище,
лишь метель мой след заметает.