Не разрешай мне, милый, не разрешай
выравнивать шаг, тебе по ночам мешать.
Я завернусь в свою шерстяную шаль —
согреется тушка и не заболит душа.
Чему там болеть, везде на дыре дыра,
это — заснула, к утру прожгла у костра,
это — пробой от диких любовных драк,
а это выгрыз подспудный холодный страх…
А ты хороший, но, кажется, чересчур,
и я молчу, переломы свои лечу,
встаю на цыпочки, думая, что лечу,
и давно ни в чем не сознаюсь врачу.
Останься там, где когда-то казалось — есть
чуть больше, чем лесть, но меньше, чем злость и месть.
Я вышью тебе икону — на гвоздь повесь,
а я буду думать, что ты еще где-то здесь.
И да, и нет, и выдох, и полукруг,
и легкий вальс, и пара невнятных румб.
Больней любви я люблю лишь одну игру —
захлопнуть дверь, а потом стоять на ветру.
Он губы сушит, за плечи меня берёт,
он как индеец — листьями оперён,
его ходы не вычислить наперёд,
и мне известно, что он без меня умрёт.
А ты потакай мне, милый, ты потакай,
пусть у тебя весна — у меня тоска.
Ты опустись на камни у серых скал,
до ста посчитай, а я не пойду искать.