Все так говорят, но мало кто знает, кто это придумал. Автор этого афоризма — Станислав Ежи де Туш-Летц, больше известный в мире как Станислав Ежи Лец.
Казалось бы, что может быть хуже, чем жить во Львове в 1939—1941 гг. и при этом быть евреем? Наверное, находиться там во время полномасштабного еврейского погрома, в результате которого были жестоко убиты более четырёх тысяч человек.
Если этого мало, то далее можно попасть в концлагерь под Тернополем, за время оккупации в котором было уничтожено 20 тысяч мирных жителей (или 95% евреев — остальные 5% могли и пригодиться).
Нацисты в услугах Леца не нуждались, поэтому судьба его была предрешена. Друг Леца — Ян Шпивак — писал об этом: «Однажды, напившись, эсэсовцы согнали целую группу заключённых на кладбище и приказали им стоять в смешных позах. Приятель Леца по-немецки спросил эсэсовца, в каких позах стоять. СС-ман был в бешенстве. „Ты, проклятый еврей, сейчас мне расскажешь, в каких позах стоять? Вон!“ И, пиная ботинком, он выгнал их с кладбища».
В общем, их тогда понарошку на кладбище сводили, повеселиться.
Хотя с другой стороны, что может быть еще хуже унижений? Не удивительно, что Лец решился на побег, ибо даже, если погибнешь, то хоть практически на своих условиях, а не в виде живой куклы. Всё равно пропадать. Или нет?
В общем, это был побег, кончившийся неудачей.
Была охота на беглеца охранников лагеря, поимка «дикого зверя» и, без сомнения, зверское избиение. Можно было бы пристрелить на месте, но проклятый Ordnung. Начальство за такое по голове не погладит. То ли дело, показать, что всё под контролем. Беглец побегал и был пойман доблестной охраной, а затем будет приговор — пусть не самый гуманный в мире, но, безусловно, в высшей мере справедливый. Пусть пока поваляется, а лагерному начальству среднего звена надо оформить все бумаги в надлежащем виде.
Наконец, все формальности соблюдены. Приговор к расстрелу подписан. Что же может быть хуже этого? Ну, разве что самому копать себе могилу. Так мог думать Станислав Ежи Лец, но…
Немецкие офицеры приказывают ему копать себе могилу, выдав лопату, а сами уходят обедать. Война войной, а обед — по расписанию. Тем более, что Лец — уже не жилец (простите, за невольную рифму). С ним остается только один фриц. Ну что может сделать этот жалкий копака? Смотреть даже не на что. Немец решает перекурить это дело.
Докопавший в этот момент могилу примерно до половины, Лец вылез и ударом лопаты по шее убил своего конвоира. Переоделся в его мундир и бежал через всю Польшу до Варшавы, где вступил в войска Сопротивления. И довольно неплохо воевал, закончив войну в чине майора и получив Офицерский крест Ордена Возрождения Польши.
«Если бы я был трагиком, то посчитал бы декорации вполне подходящими, и умер. Но я — комик. И поэтому я убил надзирателя лопатой», — говорил Лец впоследствии.
Из этого можно сделать вывод о том, что кто-то вполне может сгинуть в могиле, даже не замахнувшись лопатой. Кто-то может убить фашиста, но не написать ни одной «непричесанной мысли», стихотворения или афоризма.
А вот Лец смог и то, и другое. Так что, даже копая себе могилу, надо всегда помнить, что у лопаты есть много способов применения.
«Тот, кто свою могилу копал, на труд могильщика смотрит внимательно, но не придирчиво: он же копает чужую могилу» («Тот, кто копал», С.Е.Лец).