Одесские куплеты

Владимир Бахтин
Журнал «Нева», 2001, № 2.

Люди постарше наверняка помнят песенку про бублики. Вот мы сейчас и изобразим ее — в том виде, в каком пели:

Ночь надвигается,
Фонарь качается,
Бросая отблески
В ночную тьму.
А я, несчастная,
Торговка частная,
Всю ночь холодную
Одна стою.

Купите бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички,
Да поскорей!
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную,
Ты пожалей!

Отец мой пьяница,
За рюмкой тянется,
А мать уборщица —
Какой позор!
Сестра гулящая,
Всю ночь не спящая,
Братишка маленький —
Карманный вор.

Купите бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички,
Да поскорей!
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную,
Ты пожалей!

«Не плачь ты, Фенечка, —
Сказал мне Сенечка, —
Пожди маленечко,
Мы запоем!»
И жду я с мукою,
С тоской-разлукою,
По переулочкам
Хожу-брожу.

Купите бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички,
Да поскорей!
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную,
Ты пожалей!

Этот текст находился в анонимном песеннике 40-х годов, подаренном автору этих строк Николаем Ясюкевичем.

«Бублики» стали как бы символом нэпа, новых экономических отношений, родившихся после отмены военного коммунизма, когда все было подчинено приказу, команде, репрессии. Лучшим выразителем той страшной эпохи стала, как это ни покажется странным, маленькая песенка о беззащитном цыпленке:

Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Пошел по Невскому гулять.
Его поймали,
Арестовали
И приказали расстрелять.

«Я не советский,
Я не кадетский,
Меня нетрудно раздавить.
Ах, не стреляйте,
Не убивайте —
Цыпленки тоже хочут жить!»

В других вариантах есть более известные строки: «…Велели паспорт показать». А цыпленок говорит: «Я не расстреливал, я не допрашивал, я только зернышки клевал!» Однако «его поймали, арестовали и разорвали на куски… Цыпленки тоже хочут жить!»

В нэп вдруг все изменилось. Крестьяне, реально получившие землю (которой они лишись через несколько лет при создании колхозов), повезли на рынок по неслыханно низким ценам свои продукты, развернулась торговля, появились мелкие, а потом и более крупные предприниматели. Родилось новое слово «нэпман».

Коммунистическая пропаганда почти сразу же постаралась придать эму слову самый отрицательный смысл: недорезанный буржуй, эксплуататор, враг рабочего человека. Однако недолгие годы нэпа были, кажется, лучшими в нашей истории, по крайней мере, новейшего времени. Приблизительно в то же время или даже несколько раньше «Бубликов» появилась песенка с похожим сюжетом: «Друзья (или граждане), купите папиросы!». Там говорится о еще более драматической судьбе маленького мальчика, потерявшего родителей в годы гражданской войны. Но сегодня мы займемся «Бубликами». Всегда бывает очень трудно узнать имя автора популярной песни: или о нем ничего не известно, или на авторство претендуют сразу несколько человек. К примеру, создателями замечательной гулаговской песни «Я помню тот Ванинский порт» («Колыма») назвали себя (или называли исследователи) более десяти человек. Здесь все обстоит как будто проще. Авторство Ядова подтверждается несколькими источниками.

ЗАБЫТЫЙ И НЕЗАБЫТЫЙ ЯКОВ ЯДОВЕвгений Гершуни в книге «Рассказываю об эстраде (1968) пишет: „Ядов жил в Одессе и в первые годы революции писал под псевдонимом Жгут или Боцман Яков стихотворные фельетоны и эпиграммы против врагов Советской власти.

Если бы Яков Петрович Ядов обладал большей культурой и писал бы свои произведения не со скоростью, доступной неразлучной с ним пишущей машинке, вероятно, до нас дошло бы кое-что из его наследия.

Впрочем, он совершенно был лишен авторского самолюбия. Если артисту не нравилось что-то, Ядов немедленно рвал только что написанное, садился за машинку и через несколько минут создавал новое „произведение“. Так он мог переписывать по многу раз. Переделывать не любил, легче было написать снова. Вероятно, эта легкость сочинительства и помешала Ядову стать более заметным литератором. За одну ночь, например, он написал для куплетиста Г. Красавина песенку „Бублики“, которую буквально на следующий день распевала вся Одесса:

И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную,
Ты пожалей…

Купите бублики
Для всей республики,
Гоните рублики
Вы поскорей…“

15 августа 1973 года газета „Вечерний Ленинград“ поместила заметку о куплетисте Григории Марковиче Красавине, который отмечал в эти дни 60-летие своего пребывания на эстраде. В одной из папок, хранящейся в Петербургской театральной библиотеке, мне удалось найти небольшую рукопись „К выступлению Григория Красавина“. Это как бы набросок его речи на замечательном концерте, афиша которого гласила: „500 лет на эстраде“. (В юбилейном концерте приняли участие старейшие артисты эстрады, общий страж их выступлений и составил эту вероятную цифру.) Выпишем из текста Красавина то, что относится к „Бубликам“.

„…Нас и различали по репертуару и манере исполнения. Каждый импресарио знал, что Савадров — это салонный“ юморист, который поет песенку „Луна, луна“, Светлин играет на трубе и танцует. Про меня, например, говорили: Красавин — это который со скрипкои. С 1926 года обо мне иначе не говорили: „Ах, это тот, который „Горячие бублики…““

У меня была привычка собирать мелодии песенок на всякий случай. Бывало, услышу где-нибудь в кафе или в ресторане что-нибудь характерно-эстрадное прошу пианиста дать мне ноты. Одна из этих мелодий мне пригодилась в 1926 году. Я тогда жил в Харькове, и туда приехали известные администраторы Аркадий Вольский и Борис Рейф. Они меня приглашали на открытие сезона в Одессу — в Театр миниатюр на Ланжероновской улице. В процессе разговора, когда я старался выяснить, в чем состоит одесская „злоба дня“, они мне сказали, что в Одессе на всех углах продают горячие бублики с утра и до вечера и с вечера до утра. Только и слышно: „Купите бублики, горячие бублики…“ Вот это, сказали они, стоило бы отразить в песенке. Кто это может сделать хорошо и быстро? Только один человек — Яков Петрович Ядов! Через несколько часов мы были на Сумской улице в квартире Ядова. Якову Петровичу очень понравилась музыка. Он сразу загорелся: „Это прекрасная идея! Надо показать в этой песенке несчастную безработную девушку, мерзнущую на улице ради куска хлеба, умирающую с голода для обогащения нэпмана, так сказать, одна из „гримас нэпа““. Он задумался, потом добавил: „Идите в столовую пить чай, а я буду печь бублики“.

Мы сидели в кругу семьи Ядова, пили чай, а в соседней комнате стучала пишущая машинка. И не прошло тридцати минут, как Ядов без заминки прочел то, что я сейчас исполню…»

Вот что он тогда написал. Этот полный текст «Бубликов», который мы приводим по рукописи, хранящейся в архиве Г. Красавина, никогда не печатался.

Ночь надвигается,
Фонарь качается,
И свет врывается
В ночную мглу…
А я, немытая,
Тряпьем покрытая,
Стою, забытая,
Здесь — на углу.

Горячи бублики
Для нашей публики,
Гони-ка рублики,
Народ, скорей!
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную,
Ты пожалей.

Здесь, на окраине,
Год при хозяине,
Проклятом Каине,
Я состою.
Все ругань слушаю,
Трясусь вся грушею,
Помои кушаю,
Под лавкой сплю.

Горячи бублики
Для нашей публики,
Гони мне рублики,
Народ, не зря.
Тружусь я ночкою,
Считаюсь дочкою
И одиночкою
У кустаря.

Отец мой пьяница,
Гудит и чванится.
Мать к гробу тянется
Уж с давних пор.
Совсем пропащая,
Дрянь настоящая —
Сестра гулящая,
А братик вор!

Горячи бублики
Для нашей публики,
Гоните рублики
Вы мне в момент…
За мной гоняются
И все ругаются,
Что полагается
Мне взять патент.

Здесь трачу силы я
На дни постылые,
А мне ведь, милые,
Шестнадцать лет…
Глаза усталые,
А губки алые,
А щеки впалые,
Что маков цвет.

Горячи бублики
Для нашей публики,
Гоните рублики
Мне кто-нибудь…
Суженый встретится,
И мне пометится…
…Мой честный путь.

Твердит мне Сенечка:
«Не хныкай, Женечка…
Пожди маленечко —
Мы в загс пойдем».
И жду я с мукою,
С безмерной скукою…
Пока ж аукаю
Здесь пол дождем.

Гони мне рублики,
Для нашей публики
Купите бублики,
Прошу скорей,
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную,
Ты пожалей!

«Через неделю, — продолжает свой рассказ Григорий Красавин, — в Одессе я после четырех первых своих номеров пел „Бублики“. Назавтра их пела вся Одесса, а через некоторое время, когда я приехал в Ленинград, Утесов, встретив меня, сказал: „Гриша, я пою твои Бублики“. Ничего?» — «Кушай на здоровье!» — ответил я ему".

Свидетельство Красавина, надо полагать, ближе к истине. А тема угнетенной женшины, видим действительно волновала Ядова. В 1928 году он пишет обширные — пять строф — куплеты «Корыто» («Песенка прачки»):

Покрывает сырость стены,
Всюду море мыльной пены,
В наше малое оконце
Не заглядывает солнце.
Говорят, я молодая
И собою недурная,
Две косы темнее ночи,
Бирюзово блещут очи,
Но всего я только прачка,
Подневольная батрачка,
Суждено мне деловито
Вечно гнуться у корыта.

И припев:

Ах, корыто, ты, корыто,
Как душа моя разбита,
Позабывши о покое,
Знай стирай белье чужое…

В полном авторском тексте «Бубликов» социальные мотивы и в самом деле звучат остро. Однако в песенках, что пели улица и эстрада, они приглушены (выпала, например, самая «социальная третья строфа). Если выступление Красавина занимало целое отделение или даже весь вечер, то десять авторских строф исполнить было возможно. Но для бытового пения или для отдельного концертного номера слишком много. Этим, точно так же как и общими законами перехода литературного произведения в устный обиход, и объясняется тот факт, что все известные варианты «Бубликов» (в том числе и приведенные мемуаристами, которые наверняка слышали песню на эстраде) значительно короче. Несущественное, ненужные длинноты убраны, осталось самое важное и характерное, что делает песню оригинальной, непохожей на другие. Усовершенствованы детали: «Отец мой пьяница. За рюмкой тянется» — гораздо лучше, чем «гудит и чванится». И припев на протяжении всей песни, в отличие от того, что написал автор, не меняется, — так ведь гораздо легче запомнить.

К. Паустовский в четвертой книге «Повести о жизни» рассказал о Ядове и их совместной работе, газете «Моряк» в двух главках: «Рубка мебели» (где приводит куплет одного из его фельетонов) и «Полотняные удостоверения».

«В «Моряке», — вспоминал Паустовский, — было два фельетониста: бойкий одесский поэт Ядов («Боцман Яков») и прозаик Василий Регинин.

Ядов, присев на самый кончик стула в редакции, торопливо и без помарок писал свои смешные песенки. На следующий день эти песенки уже знала вся Одесса, а через месяц-два они иной раз доходили даже и до Москвы.

Ядов был по натуре человеком уступчивым и уязвимым. Жить ему было бы трудно, если бы не любовь к нему из-за его песенок всей портовой и окраинной Одессы. За эту популярность Ядова ценили редакторы газет, директора разных кабаре и эстрадные певцы. Ядов охотно писал для них песенки буквально за гроши.

Внешне он тоже почти не отличался от портовых людей. Он всегда носил линялую синюю робу, ходил без кепки, с махоркой, насыпанной прямо в карманы широченных брюк. Только очень подвижным и грустно-веселым лицом он напоминал пожилого комического актера…»

Интересен рассказ Паустовского о его встрече с Ядовым на Кавказе. К сожалению, Г. Красавин и К. Паустовский расходятся в датах. Первый называет 1926 год, второй рассказывает о событии, случившемся на четыре года раньше (получается, что Бублики к 1922 году были уже написаны). Но и в этом случае, полагаю, большего доверия заслуживает Григорий Красавин.

«Весной 1922 года я уехал из Одессы на Кавказ и несколько месяцев прожил в Батуме. Однажды я неожиданно встретил на батумском приморском бульваре Ядова. Он сидел один, сгорбившись, надвинув на глаза старую соломенную шляпу, и что-то чертил тростью на песке.

Я подошел к нему. Мы обрадовались друг другу и вместе пошли пообедать в ресторан «Мирамаре»… На эстраде оркестр … играл попурри из разных опереток, потом заиграл знаменитую песенку Ядова:

Купите бублики
Для всей республики!
Гоните рублики
Вы поскорей!

Ядов усмехнулся, разглядывая скатерть, залитую вином. Я подошел к оркестру и сказал дирижеру, что в зале сидит автор этой песенки — одесский поэт Ядов.

Оркестранты встали. Подошли к нашему столику. Дирижер взмахнул рукой, и развязный мотив песенки загремел под дымными сводами ресторана.

Ядов поднялся. Посетители ресторана тоже встали и начали аплодировать ему. Ядов угостил оркестрантов вином. Они пили за его здоровье и произносили замысловатые тосты.

Ядов был растроган, благодарил всех, но шепнул мне, что хочет поскорее уйти из ресторана».

После этого у них состоялся многозначительный разговор. Ядов процитировал Фета. И начал как бы свою исповедь: «Если говорить всерьез, так я посетил сей мир совсем не для того, чтобы зубоскалить, особенно в стихах. По своему складу я лирик. Да вот не вышло. Вышел хохмач. Никто меня не учил, что во всех случаях надо бешено сопротивляться жизни. Наоборот, мне внушали с самого детства, что следует гнуть перед ней спину. А теперь поздно. Теперь лирика течет мимо меня, как река в половодье, и я могу только любить ее и завистливо любоваться ею издали. Но написать по-настоящему не могу ничего. Легкие мотивчики играют в голове на ксилофоне…

— Грех вам так говорить, Яков Семенович (на самом деле Петрович. — Вл. Б.), — сказал я. Я был искренне огорчен его словами.

— Милый мой, это все давно уже обдумано и передумано. Я не отчаиваюсь. Я раздарил свой талант жадным и нахальным торгашам-антрепренерам и издателям газет. Мне бы дожить без потерь до сегодняшнего дня, я, может быть, написал бы вторую «Марсельезу».

Ядов умер в 1942 году. Дату его рождения пока выяснить не удалось, документы в Литфонде не сохранились.

17 мая 1957 года вдова Я. П. Ядова Ольга писала из Москвы в Ленинград Донату Мечику (отцу Сергея Довлатова), который был учеником Якова Петровича: «…я очень одинока. Литфонд иногда обо мне вспоминает. Единственная меня не забывает, это Елена Иосифовна Утесова. Одно желание — это хочется, чтобы имя, вернее, творчество Ядова было увековечено. Вот и все… Вы знаете, какие большие деньги зарабатывал Яша, а в день его смерти осталась с 10-ю рублями, а накануне еще у нас были гости…»

Яков Ядов является автором популярных песен Вадима Козина «Любушка» («Краше нет на свете нашей Любы…»), 1939, и «Смейся, смейся громче всех…», 1940. Он писал куплеты и фельетоны для лучших артистов эстрады — для П. Муравского и О. Нехлюдовой («Чей ребенок?»), для Утесова (назовем здесь «Лимончики), для музыкальных клоунов братьев Кольпетти, для весьма известных в свое время первых исполнителей «Яблочка» (1917) А. Громова и В. Милича («Мертвая душа», «Мой товарищ и я», скетч «Телеграфисты» и множество других). Все тексты этому дуэту (В. А. Глебовой и М. И. Дарской. — Вл. Б.) писал знаменитый тогда эстрадный автор Я. Ядов» (Русская советская эстрада. 1917—1929. С. 202). Долгое время Ядов сотрудничал с популярнейшим в 20—30-е годы сатириком Василием Гущинским. Но особенно тесные и дружеские отношения были у Ядова с Красавиным. Сохранилось несколько записок подобного содержания: «Написанные мною фельетоны «Кто кого?», песенка «Квартирная техника» и два письма к фельетону «Новый человек» по специальному заказу т. Красавина предоставляю в исключительное исполнение указанных номеров по всему СССР исключительно т. Красавину.

Автор Ядов, 6/11 — 1932 года».

Это удивительно, однако самое главное, что связано с именем Ядова (именно поэтому мы и уделяем ему такое внимание), остается за кадром. Если удастся подтвердить глухие сведения о том, что он является еще и автором «Мурки» и песни «Гоп со смыком», то память о нем, о его творчестве действительно не угаснет.

Борис Тайгин, петербургский коллекционер, утверждает, что держал в руках старую пластинку, на одной стороне которой были «Бублики», а на другой «Гоп со смыком», и якобы на этой стороне было написано, что слова принадлежат Ядову. Подобные устные заверения я слышал и о «Мурке». Однако вряд ли это может считаться серьезным доказательством. Как ни странно, косвенные свидетельства, на мой взгляд, более убедительны.

Оба эти произведения в годы советской власти, разумеется, не были в почете. Даже если Ядов и в самом деле написал их, то ни он, ни его друзья и биографы не могли сказать об этом открыто.

В 1941 году С. Дрейден в достаточно официозной и критичной статье «На эстрадные темы» (Театр, № 2) все-таки с симпатией пишет о Василии Васильевиче Гущинском: «К концу второго отделения, когда должен был появиться «Вася» (как фамильярно-дружески звали Гущинского зрители), к эстрадной загородке со всех углов сада сбегались толпы людей, на заборах повисали гроздья папиросников. … Песенку о Марусе Климовой распевала не только вся Петроградская сторона, ее знали на любой окраине города». Дрейден не решается произнести слово «Мурка» (припев, где фигурирует Маруся Климова, на наш взгляд, появился позднее, и в таком виде «Мурку» тоже, может быть, с целью маскировки исполняли только с эстрады). Кстати, первоначальный вариант «Мурки» — это жестокий романс, отнюдь не блатная песня (см. статью «Муркина история»). Не назвал «Мурку» «Муркой» и Константин Паустовский. В уже цитированной «Повести о жизни» он пишет: «Даже всеведущие жители города (Одессы. — Bл. Б.) не могли припомнить, к примеру, кто написал песенку «Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая!»». Трудно поверить в то, что Паустовский ошибся. Просто не хотел произносить это одиозное имя. Может быть, потому и об авторстве Ядова умолчал?

Отметим и такой факт. Все писавшие о Ядове уверенно говорят о нем как о создателе многих популярнейших песен 20-х годов, Однако, кроме «Бубликов», никто не назвал ни одной. Естественно предположить, что в уме они держали «Мурку» и «Гоп со смыком» или хотя бы одну из них, но выговорить не решались. Время же рождения этих песен соответствует расцвету таланта Ядова. Его эстрадные вещи 30—40-х годов, написанные в Москве, гораздо слабее, официозны по характеру сатиры.

В газете «Моряк» Ядов печатался под псевдонимом Боцман Яков. Он вел рубрику «На баке». Несколько больших произведений напечатаны вне этой рубрики. Только в 1922 году его стихи были помещены в тридцати номерах газеты. Одновременно под псевдонимом Я. Жгут он писал сатиры, шаржи, фельетоны для одесской эстрады.

Чтобы почувствовать натуру Ядова, его юмор, приведем надпись на фотографии, которую он подарил знаменитому конферансье старой школы, последнему из могикан Петру Лукичу Муравскому:

«Яков Петрович Ядов.

Великий писатель Бауманской улицы и ее окрестностей.

Наш фотограф заснял великого писателя в тот момент, когда он сочиняет гениальные куплеты для эстрадного халтурщика Петра Муравского, известного в блатном мире под кличкой «Петька Вырви Глаз».

Костюм на великом писателе изделия Москошвея, в трубке табак табакторга. В руках записная книжка изделия Полиграфтреста, карандаш химический.

Бульба на лбу изделия фотохимтреста». (На фотографии виднеется какое-то непонятное пятно.)

…Шестьдесят лет прошло с кончины Якова Петровича Ядова. А мы до сих пор не разгадали его тайны.