Его звали Сергей Григорьевич Рябушкин. Это был, вроде бы, как человек, среднего телосложения, не урод, уроженец города Москвы, перебравшийся в сельскую местность, благодаря своим квартирам, которые успешно сдавал, на то и жил.
Лет ему было не и мало, так где-то около 50, но он давно мечтал завести всяких кур. Во-первых, думал он, куры — это всегда хорошо, так как если их много, то можно их ощипать и сделать пуховую подушку с запахом любимых кур.

У него была адаптация и непротивление курице, как женщине. Далее, если вдруг голодно, то одну из кур можно обезглавить и сварить из неё или её части бульон с «яйцом из курицы». Петух у него обязательно был, но сам Петух — был цветной и вшивый очень ревновал его, к курам.
Петуха назвали «Лёша Факин» — это прозвище само прилипло к нему, так как он — Лёша факал всё подряд, похоже, и выпивал и был очень удалой такой крепыш, но жирный и морды щирокой, такого высокого росту с кокардой во лбу, на длинных таких ногах с лампасами. А длинные его пальцы, берущие и ничего ниекому не дающие, гребущие, были в «растопырку», как у «вора в законе», поэтому Сергей Григорьевич, обладая высоким интеллектуальным духом, побаивался Факинца, так как его внутренний мир, сознание и дух говорили ему:

— Вы же интеллигент, Сергей Григорьевич, а не швабра какая, к тому же родилися при помощи хороших родителей, в столице Родины СССР, необъятной нашей, где кур не так много, гуляющих под присмотром Лёши, поэтому надо смириться с радостью того, что Факовец есть и куры есть.

То есть «по-большевистски» — братские женщины, они же — и братские куры. В таких размышлениях пребывая, он, Сергей Григорьевич неожиданно для себя понял, что он не запросто, а по-настоящему полюбил…, странною и великою, по его внутренним мироощущениям и чувствам звёзд, признаниям, любовью.
Звали её — Мария Васильевна, и она его звала, не иначе, как Сергей Григорьевич. Старше его она была лет этак на 20 не то 40, что значения не имело, но, видимо в молодости была простодушной дурой и тем и жила, что любила всех, кто проходил мимо, людей, собак и кошек, кто подходил ей по росту и длине рук.
Любовей у ней было много, она не знала сколько, так как пальцев на ногах и руках, столько не было и потому сбившись со счёта решила, что это первая ее Любовь — Сергей Григорьевич и есть.

И зажили они по-купечески, куры несли яйца, яйца меняли на молоко, молоко взбивали в сливки сметаной, петух Факир занимался своим делом, помогая курам выносить яйца для жарки, варки и подарков соседям. Начался такой, вроде как, курячий рай. Куры неслись в деревне под подобострастным названием «Яичкино», а дом все больше и больше наполнялся пухом и мороженными куриными потрохами, на зиму, когда задумавшись у окошка, Сергей Григорьевич, мечтательно созерцая красивую летом, местность, оздоравливающую глаз, думал, что вот зимой будет есть хотется, так он в морозилку глянь, а там потроха его любимых кур.
Странно это выглядело, ведь он любил и кур и Марью Васильевну, однако её потроха не были в морозилке, почему-то подумал он. Всё было ладно, Марья Васильевна Кокошкина, была женской бодрой и властной двуногой людиной, однако, изредка, позволяющая себе употреблять спиртное, приготовленное ей же, то могла быть наливка, а то и самогон, самодельно сваренный ею в трех кастрюлях, после того, как хлебная бражка, трехнедельной выдержки вскипала и капала в маленькую кастрюлю чистейшим самогоном, «перваком», от которого дух захватывало у ней.
А петух Факин, понимая, в чём дело, бодро направлялся к Марье Васильевне за своей капелькой, ну чтоб усладить сердце, разодранное множеством блудливых кур, на части. Души у петуха Лёши не было, сердце он продал Африканском Богам, так думал Факин своим крошечным мозгом, и так как куры всю его душу истрепали и она ушла к ним навсегда.
Вечером, когда «работы» у него не было, он грустно усаживался на порожек дома и плакал навзрыд, конечно употребив каплю Марии Васильевны, это было похоже на вой дикой кошки, привязанной к электрическому кабелю невыского напряжения. Но собаки, кошки, коровы и люди уходили в леса, услышав этот Факинский плач.

И вот однажды, был день рождения у Сергея Григорьевича, ну так Марья Васильевна и постаралась, поубивала на Славу топоориком пару кур, так что бегали они по двору без головы пару часов битых, а поймать их было сложно, так как куры без головы итак, а если вовсе отнять головы, то глаз у них нет и бегут, куда попадя. Набегавшись с ними по двору, Марья Васильевна сопрела, как булочка на дрожжах, в печи, и ей казалось, что она мастер спорта по бегу, участвует в параолимпийских играх, так как куры без головы, а её возраст позволял ей быть инвалидом и быть признанным чемпионом для медалей и славы, которую, конечно она подарит своей первой любви, — Сергею Григорьевичу, которого так и звала — Сергей Григорьевич…
Так вот задумавшись, устав, она также села рядом с Факиным и завыла… его песню плача, и не приготовив ничего не стол, она решила, взопревшая от бегу, хватануть первачка, раз другой, под солёный огурчик и не помня себя от радости и победы над безголовыми курами, раздевшись донага, прикрывшись пухом и полиэтиленовыми занавесками из ванной, залезла на стол, предварительно включив её любимую песню, стала голой на столе танцевать и петь караоку, то есть дублировать, произносимое изрыгаемым устройством музыкальное ревю:

«виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему? "

«целовал-миловал, целовал-миловал,
Говорил, что я буду его,
А я верила все и как роза цвела,
Потому что любила его».

«ой, ты, мама моя, ой, ты, мама моя,
Отпусти ты меня погулять!
Ночью звёзды горять, ночью ласки дарять,
Ночью все о любви говорять» (вырвалоась у неё «б…ь»)

«виновата сама, виновата во всем,
Ещё хочешь себя оправдать
Так зачем же, зачем в эту лунную ночь
Позволяла себя целовать»

«виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему?»

А в это время, когда цветные петухи хрипло начинают петь свои песни, побрившийся наголо, выщипав все волосы отовсюду, и натянув на опухшее бесформенное тело, отутюженный костюмом, в честь своего Дня Рождения, Сергей Григорьевич, забрёл в крепко стоящую на ногах, калитку своего дома.
Поначалу, он подумал, что случайно попал в одно из зданий казино «Атлантик-Сити», картину портил зрелый возраст Марьи Васильевны, ведь ей было уже больше много 70 или даже бесконечность.
Но она была так хороша собой ему, что ему казалось Эдитой Пьехой и Аллой Борисовной одновременно в несомненности своей и полной неиспорченности возрастными показателями и подтяжками.

Её танец в огороде, слился с песней петухов и потёк рекою по столу… Собаки и люди, коровы бараны и овцы выстроились и пошли в леса…
В это время уже был тёплый майский вечер, сгустивший свет отстутвикем солнца, и Сергей Григорьевич, «вернувшись из Атлантик-Сити», взял грабли, потом отложил их, взяв вилы, потом отложил и вилы, взял метлу и погнал Марью Васильевну в курятник, разговаривая на петушином языке, а Факин, видя такое дело, от стыда, покраснел и засунув свою грошовую голову в крыло, ну якобы заснул. Так и пробыла его голова в крыле до утра, а Марья Васильевна, Факин и куры в курятнике, заботливо закрытом Сергеем Григорьевичем, на замок, да еще итак, чтобы невозможно было открыть, подпер лопатой дверь и заложив их камнями и добави цементу, чтобы не ушли.
Утром, одевшись в одежду человека, и дрожа похмельным синдромом, выпив на дорогу первачка, Марья Васильевна отправилась в путь, ведший её к новой, неизведанной любви. Она встала ногами на рельсы и пошла в сторону Москвы, пучсть был неблизкий.

Спустя время, пригорюнившийся Сергей Григорьевич, с куриными потрохами в морозилке, перестал видеть кур, а Факин больше его раздражал, так как у Лёши не было души и он не мог понять, как же тяжело было Сергею Григорьевичу, и продолжал работать изо всех сил, — помогать курам нести яйца.

Неожиданно к ним в «Яичкино» приехала погостить большая девушка, которую звали по странному совпадению Марина Кукушкина.
Марина представляла из себя такое большое существо, почти двухметрового росту, статная, с большими ногами и такими же руками, большими глазами, похожими на куриные яйца и такими же ушами, волосами, похожими на перья.

Сергей Григорьевич тут же влюбился, хотя эта «курица» была младше прежней во много раз, но больше размером, что его радовало.
Марина была то ли младше его, то ли нет, но тоже на 20 лет, он подумал, что это знак Божий, та была старше на 20, эта младше на 20, итого 40, 40 — хорошее число, подумал он, ровное.
Любил он её, интеллигентно даря засохшие цветы, которые она не замечала, потом дарил разного роду, духи, кормил и поил её куриным бульоном или жаренным омлетом. А Марине очень понравился Сергей Григорьевич, омлет, куры и бульон и она сказала словами «Эллочки Людоедочки» из 12-и стульев Ильфа и Петрова:
— Подходит.

Далее, кроме её громкого, рскатывающегося эхом по полям и лсесам мата, Сергей Григорьевич, других слов не слышал или молчание или мат. Но он так был влюблён, что рассказал об этом всему населению деревни Яичкино, и все люди, жившие в том замечательно живописном месте знали: «Марина + Сергей Григорьевич — Любовь и Мат.»
Это не была шахматная партия и Сергей Григорьевич не был Остапом Бендером, все дело в том, что кроме мата, Марина не знала других слов. Петух Лёша Факин был в восторге и так был рад, что даже на время бросил пить и топтать кур, за что получил ногоняй в виде карцера.
Факин не отличал мата от других звуков, издаваемых человеком, тем более частично перестал пить, так как Марина не давала.

Установилась по существу своему абсолютно ровная идиллическая возня реки «Жизнь» по усмотрению и разумению практически 3-х зрелых и умных существ — плачущего под током петуха Факина, большой Марины с ушами в виде яиц и Факина в лампасах цветного Петуха.

2014 07 22
schnee