Здравствуй, Элли! Я пишу в последний раз,
И в который раз не жду ответа.
Что с погодой? Как там твой Канзас,
Плавится от солнечного света?
А у нас который год дожди,
Небо серым саваном укрыто.
Отсырели в голове мозги,
Тело, как разбитое корыто.
Спросишь, почему не позову?
Ты всегда придёшь на помощь другу.
Знаешь, Элли, я уже не жду,
Что из темноты протянешь руку.
По началу очень много пил,
Но друзья к бедняге приходили.
Чтоб тебя в Канзасе навестил,
Крылья мне стальные смастерили.
Я мечтал к тебе скорей взлететь,
Бросил пить и, наконец, побрился,
Даже снова начал песни петь,
Взмыл с вершины в небо и… разбился!
Без сознанья года три лежал,
По частям мне собирали тело.
С той поры я больше не летал,
Но в груди надежда всё же тлела.
Постепенно разучился петь
И друзья всё реже навещали.
Больно было на меня смотреть,
Да и от тоски моей устали.
Каждый день писал тебе письмо.
Гнал ворону за конвертом новым.
Торопил её, но всё равно,
Понадёжней голубем почтовым.
Друг наш, Дровосек, уже не тот-
С головой ушел в познанье дзена.
И теперь отшельником живёт,
Статую ваяет из полена.
Лев- всё тот же мот и ловелас.
Шляется по барам да борделям.
Иногда звонит мне в поздний час-
Плачет о судьбе в бреду похмелья.
А ещё в стране с названьем Оз,
С той поры, как ты ушла с Тотошкой,
Волшебство, похожее на ложь,
Стало помещаться вдруг в ладошку.
Осень пятый год и солнца нет.
С изумрудов облезает краска.
Меркнет от дождей зелёный цвет,
Видимо, к концу подходит сказка.
А на днях мне Урфин рассказал,
Что в Канзас гонял на выходные
И тебя случайно повстречал,
Говорит, обнялись, как родные.
Всё твердит, что так же хороша-
Дерзкий взгляд, мальчишеская стрижка.
В обществе какого-то юнца.
Я не верил. Может, лишь интрижка?
А потом, как будто сгоряча,
Сжал мне руку, даже пальцы больно.
— Знаешь, наша Элли родила.
Я прогнал его. С меня довольно!
Я пишу тебе в последний раз,
Болен смертно, из последней силы,
Шлю тебе письмо в родной Канзас
С пожеланьем счастья.
…
Твой
Страшила.