напишу ему завтра, как только меня отпустит
от вот этой вот невозможной вселенской грусти.
разомну свои пальцы со стариковским хрустом
и чего-нибудь развесёлого настучу.
напишу ему утром, как только мне свет забрезжит,
или позже — когда уставшей вернусь с пробежки,
как закину в машинку пятна своей одежды
и шагну обнажённой в душ, а не к палачу.
напишу ему после — во что-то уже одетой,
сразу после того, как наемся пустым омлетом,
убедив себя в том, что не глупо начать с привета
и закончить дурацким «Как ты?» без лишних драм.
это… нет, не баян. это просто слегка винтажно.
напишу ему из подъезда. а может даже
с перекрёстка. и без свидетелей. не докажут,
что потом я, возможно, тресну напополам…
я успею собраться. всегда успеваю. точно.
напишу ему односложно и однострочно,
что он снился мне этой — и каждой чуть раньше — ночью,
что кровит от него то и дело моя душа.
напишу ему от крыльца, от своей работы —
с откровенной ленцой и скрываемой неохотой —
что свободна от четверга до утра субботы,
ну, а что с этим делать, пожалуйста, сам решай.
напишу на обеде, усевшись на лавку с книжкой.
напишу, если до полудня он не напишет,
если небо случится глубже, синей и выше,
чем неделю назад и пару часов назад.
напишу ему из продрогшего кабинета
(предложила автозамена — «кабриолета»),
согреваясь о кружку кофе (такое лето!),
напишу — если не сумею не написать.
напишу сразу всё, о чём не умею устно,
под грустнейшую изо всех мировых акустик…
напишу ему сразу, только меня отпустит,
будто может такое с нами произойти.
напишу, что ещё немного — и я растаю
или насмерть замёрзну, почти добралась до края,
и не шутка всё это, а правда — ну, вот такая,
а за эту навязчивость — сразу прости, прости.
что за всё остальное лучше простить бы тоже,
и спасибо за то, что ещё отвечаешь всё же…
никаких скрытых смыслов, один очевидный вложен:
я такого не пожелала бы и врагу.
напишу ему завтра. или сегодня ночью.
мол, прости за избитый слог и неровный почерк —
я тебя навсегда, прям до паники, очень-очень…
напишу.
а отправить —
вряд ли когда смогу.