Самого популярного певца 1970-х погубили чиновники и алкоголь
Ободзинский пел про любовь, а надо было про Ленина
Восемь концертов в день, официальная зарплата больше, чем у генсека, и миллионы поклонников по всему СССР — так измерялся успех Валерия Ободзинского. Ему тогда могли бы позавидовать Кобзон и Магомаев. Но они остались на эстраде, а Ободзинскому пришлось уйти и стать сторожем на галстучной фабрике.
На «карманной тяге»
Ободзинский был самородком. Он никогда не учился петь. В детстве было просто не до того, а потом уже и не требовалось.
Валера родился в семье поляка Владимира Ободзинского и его жены украинки Евгении 24 января 1942 года, в оккупированной немцами и румынами Одессе. Отец и мать недолго оставались с сыном, вскоре после его появления на свет оба ушли на фронт. Мальчика отдали на воспитание еще не старой бабушке, младший сын которой, дядя Валерия, был всего на пару лет его старше. Жили голодно, бедно, бабушка работала дворником. Однажды старший из детей умудрился стащить кусок колбасы у немца. Фриц догнал мальца уже у него дома и был готов пристрелить на месте и его самого, и Валеру, и бабушку. Но та кинулась в ноги к фашисту и вымолила пощаду.
Дальше было не легче — окончание войны, столь же небогатые послевоенные годы. Ободзинский рос с местной шпаной. На пляже они промышляли «карманной тягой». Пока Валера пел на набережной, его друзья обчищали заслушавшихся отдыхающих. Добычу делили на всех. Но вот парадокс: на улице юному певцу аплодировали сотни людей, а в школе на уроках пения он довольствовался четверками.
Музыкального образования Ободзинский так и не получил. Да и нужны ли ему были учителя?
Как рассказывала младшая дочь певца Валерия Ободзинская, ее отец, ставший одним из лучших эстрадных певцов СССР, не знал нотной грамоты. Голосом — мягким лирическим тенором — его наградила природа. Слух тоже был идеальным. Еще в детстве ему кто-то показал, как играть на контрабасе, и он быстро освоил этот инструмент без всяких педагогов.
Вместо училищ и вузов Ободзинский после школы пошел работать — делал в артели мебельные замки, натягивал матрасные пружины, был кочегаром на теплоходах и там же выступал для пассажиров с песнями.
«Еще в детстве, исполняя популярные шлягеры на улицах Одессы, папа мечтал, что однажды выйдет на большую сцену, — рассказывала его дочь Валерия. — Он вообще был мечтателем, любил фантазировать. Но не впустую, он делал все, чтобы реализовать свои мечты».
Вне конкуренции
В начале 1960‑х певца Ободзинского все же заметили профессионалы. Он смог устроиться на работу в Казанскую, а затем в Томскую филармонии, начал ездить в туры по стране и в ближнее, просоветское зарубежье.
В 1964‑м в Болгарии композитор Борис Карадимчев подарил ему мелодию «Луна на солнечном берегу». Поэт Онегин Гаджикасимов написал русский текст песни. Это был первый хит Ободзинского. С ним через два года он попал в оркестр Олега Лундстрёма. Так у советских слушателей появился новый кумир, которому было только 24 года.
Ободзинского называли «певцом любви». Он исполнял нежные проникновенные песни. Довольно быстро подружился с композитором Давидом Тухмановым, который писал для него красивейшие мелодии. Чего стоила только «Восточная песня», записанная в 1970 году.
Работа с Лундстрёмом продолжалась недолго — около года, и в конце 1960‑х — начале 1970‑х Ободзинский уже гастролировал самостоятельно. В это время он по популярности превосходил всех звезд Советского Союза — Вадима Мулермана, Эдуарда Хиля, Юрия Гуляева, Иосифа Кобзона, Муслима Магомаева. Пожалуй, что и вместе взятых. Выступления шли одно за другим. Доходило до того, что за день давал по восемь концертов: вышел — отработал — час передышки, и снова на сцену: публика требовала.
Администратор певца
Павел Шахнарович позже рассказывал: «Приведу для сравнения такие цифры: в Запорожье у Магомаева — 7 дней, 8 концертов, на круг 89 процентов заполняемости зала. Мы работаем 10 дней, 14 концертов, 100‑процентный аншлаг, плюс еще процентов 20 мы продаем входных. Вот что такое был тогда Ободзинский».
Тогда же завистники стали «подсчитывать» его гонорары — на пике славы выходило больше, чем зарплата генсека или, как сказал в одном из интервью Шахнарович, «в 10 раз больше секретаря обкома партии».
«Денег папа получал действительно много. Любил делать маме подарки. Однажды на Дальнем Востоке купил ей дорогущую шубу, а потом во время концертов оставлял кого-нибудь из музыкантов сторожить эти меха, чтобы не стащили, — вспоминала Валерия Ободзинская. — А ведь начинали они очень скромно. Мама рассказывала, как во время тура по Марийской АССР они голодали, денег не было совсем. Но они только приехали с концертов на юге, с собой привезли много фруктов. И мама меняла эти фрукты на хлеб».
Кстати, тот тур состоялся в 1973‑м (так что деньги стали сыпаться на Ободзинского совсем не сразу), после него певцу присудили звание заслуженного артиста Марийской АССР. Всесоюзного звания он так и не удостоился. Мог бы, да пел все время что-то не то. Из-за этого у Валерия и начались проблемы.
«Лозунги не поет, а залы собирает»
Он был популярен, его любили миллионы, и властям хотелось, чтобы он доносил до этих миллионов правильные мысли — про партию, про коммунизм, про великие стройки… Об этом так или иначе пели в то время все его конкуренты. А Ободзинский не хотел. У него же «в каждой строчке только точки после буквы „л“…» И это про «любовь», а не про «Ленина». Чтобы совсем не прикрыли, наступал на горло собственной песне и исполнял, например, «Марш десантников», но так, что всем было понятно — «обязаловка».
Кроме того, его упрекали в «западничестве»: наряжается в щегольские костюмы, пытается пританцовывать у микрофона. Правда, пританцовывать у него получалось так себе, танцы, в отличие от пения, ему не давались. Но тут важен сам факт — петь в СССР надо было, стоя смирно. В 1971 году министр культуры РСФСР Попов после очередного концерта Ободзинского заявил артисту: «И это называется советский певец?! Я такого западничества не потерплю!»
«Папа действительно любил западную эстраду, манерой исполнения подражал Фрэнку Синатре, Тому Джонсу, Энгельберту Хампердинку. Их песни в русском переводе он исполнял со сцены. И дома для себя тоже часто их напевал. А мог запеть что-то джазовое, сплясать, меня подхватить на руки. Я не помню, чтобы он исполнял дома советские песни», — рассказывала Валерия.
На гастроли за границу Ободзинского не пустили, боялись, что сбежит. «Уверяю вас, такого и в мыслях у него не было. А за границу он хотел, как всякий артист. Просто он очень быстро достиг потолка. Ему больше некуда было расти, он искал пути развития», — говорила про Ободзинского долго работавшая у него бэк-вокалисткой петербурженка Нина Буренкова.
Что еще не нравилось чиновникам: Ободзинский был с ними холоден и неприветлив — не хотел вместе выпить после концерта, не пел для них свои шлягеры под закуску. Как-то на гастролях бросил упрашивавшим его партийцам: «Если хотите меня послушать, купите билет на концерт».
Ради доярок и трактористов он готов был задержать концерт, чтобы все успели с вечерних работ в клуб, а партактив не уважал. И не было поэтому у него «высокопоставленных» заступников.
Все вместе это привело к тому, что к середине 1970‑х Ободзинский впал в немилость к тем, кто решал, кому петь, а кому молчать. Артиста вырезали из телепередач, постепенно закрыли ему доступ на радио.
Нина Буренкова помнит, как однажды чиновники от культуры решили проверить, как народ любит Ободзинского. Ему на месяц отдали Театр эстрады. Весь месяц в зале были аншлаги. «Чиновники только обозлились — „лозунги“ не поет, а залы собирает. И его все равно закрыли», — говорит Буренкова.
Сторож при галстуках
К немилости властей добавилось пьянство. Алкоголь Ободзинский попробовал очень рано — еще в одесском детстве. Но в зрелом возрасте наотрез отказался от выпивки. Даже с застолий после концертов, которые закатывали в его честь, уходил через час-полтора. Он не пил 12 лет. А во второй половине 1970‑х сорвался.
И дело было не только в том, что закрыли доступ на радио и ТВ (тогда еще успешно продолжались концерты и пластинки выходили миллионными тиражами). Проблемы начались в личной жизни: от рака умер близкий друг. На его похоронах Валерий впервые за много лет позволил себе напиться. Остановиться уже было сложно. Как и Высоцкий, он начал пить и даже принимать наркотики, как и Высоцкий, после турне по городам возвращался в Москву и ложился в клинику на лечение. Музыкантам приходилось подстраиваться. Да и на концертах становилось трудно работать.
В 1977‑м певец собрал свой коллектив и честно предложил расстаться. Он не хотел подводить ребят. Те поняли, простили и разошлись.
Еще 10 лет артист продолжал выступать, бороться. Сдался только в 1987‑м — ушел со сцены и устроился сторожем на фабрику, где выпускали галстуки. Пошел туда только потому, что было недалеко от дома. На предприятии его узнавали, иногда просили спеть, но он отказывался, говорил, что сменил профессию.
Нетриумфальное возвращение
В начале 1990‑х Валерий Ободзинский снова вышел на сцену. Ему помогла новая гражданская жена Анна Есенина. Вытащила из депрессии, уверила, что он нужен публике, да и власть сменилась. Однако триумфального возвращения не получилось. Диск был записан, концерты проходили и даже собирали полные залы повзрослевших и постаревших поклонниц. Ободзинский больше не пел свои старые шлягеры, считал, что это будет уже пародия. Он исполнял песни Вертинского. Иногда думал о более серьезном репертуаре — в оперном духе. Но былой огонь угас.
«Уже не осталось того восторга от пения, какой мы видели у папы, когда ему было 40 лет, — говорила Валерия, — Он уже не хотел петь, признавался — „не хочу“».
Как вспоминала дочь, Ободзинский бросил репетировать перед концертами, как делал это раньше, перестал следить за своим голосом: выходил на мороз без шарфа, пил холодное молоко, не думая о горле. Звезда перегорела. На одном из последних концертов он рассказывал: «Часто меня спрашивают: почему вы так надолго исчезли? Был момент, когда я достиг своего потолка. И понял: дальше не пустят… Чиновники от культуры заявляли, что я пою не по-советски… Прошло время».
В 1997‑м время «прошло» окончательно. 26 апреля Валерий Ободзинский умер от сердечной недостаточности.
Интересные факты
Эпизод из жизни
Голос Ободзинского звучит более чем в десятке фильмов. Одна из самых известных песен — в картине «Золото Маккены».
А сам он появился в кино только один раз, в небольшом эпизоде комедии «Черноморочка». Лента вышла в 1959 году. На съемочную площадку 17‑летнего Валеру привели прямо с улицы, и он сыграл музыканта джазового оркестра.
«Певец любви», советник Кобзона
Ободзинский на советской эстраде 1970‑х был главным романтиком. Его нельзя было назвать красивым, но многие девушки сходили по нему с ума. Некоторые поклонницы ездили за ним из города в город. Но он выбрал одну — в начале 1960‑х в Иркутске заметил в зале девушку Нелли, после концерта познакомился, в том же году сделал предложение.
Это про ее глаза Ободзинский пел, исполняя одну из лучших своих песен «Эти глаза напротив».
В браке родилось две дочери. Старшую назвали Анжела, как девушку в одной из любимых песен Ободзинского. И когда дочка подросла, певец стал брать ее на концерты и выводить на сцену во время исполнения этой композиции.
Для младшей дочки Валерии (ее назвали в честь отца) у него была другая песня — «Белые крылья». Девочке она больше всего нравилась. Зная об этом, папа выходил в зрительный зал и пел ее, глядя только на дочь. Лишь однажды, когда Валерия провинилась, Ободзинский вышел и специально спел «Белые крылья» для другой девочки. Для дочки это было обиднее любого наказания.
Несмотря на сложившийся образ, ловеласом Валерий не был. Это подтверждали и те, кто с ним работал. Поклонниц в гостиничных номерах не принимал. Впрочем, слыть знатоком амурных дел это ему не мешало. Как рассказывала Нина Буренкова, однажды во время московского концерта к Ободзинскому в гримерку заглянул озадаченный Иосиф Кобзон. Он в тот момент не мог выбрать, с кем остаться — с приятной дамой или ее красавицей-дочкой. Ободзинский посоветовал вторую, Кобзон на ней женился.
В конце 1970‑х Ободзинский развелся с Нелли и второй раз вступил в брак с одесситкой Лолой. Этот союз был недолгим — всего на пару лет. И уже в конце 1980‑х встретил Анну Есенину, одну из своих поклонниц, с которой прожил остаток дней, хоть официально они и не расписывались.