«Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, — перебил его наставительно Филипп Филиппович, — во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.»
Гегемон калоши не залюбил. Гегемон не хотел жить как буржуи. Калоши-то остались, но их социальный статус поменялся. Калоши больше не защищали обувь, они сами стали обувью.
Сложно представить, Пушкин приходит на бал, снимает штиблеты и надевает тапочки. Бывало-то как. Приходили барышни на бал, снимали резиновые боты и кружились в танце в чистых модельных башмачках.
А ноне как? Приходишь в гости, а тебе, шасть, тапочки приносят. По мне, это то же самое, что с себя исподнее сняли и мне предлагают. Отшучиваюсь, мол, у меня чулки без дырок.
Особенно потешно, когда приходит к барышне ее хахаль. В галстучке. Понятное дело, снимает свои буцефалы и разгуливает в носках. Прямо, стрептиз какой-то. Картина маслом, когда в застолье, в подпитии гости выходят из-за стола и дружно начинают танцевать. Танго в тапочках.
Было время, когда была традиция сдавать калоши и боты в гардероб, которая позже сменилась и в театр стали брать сменную обувь.
И тихо тоскую, когда вернется мода на калоши и женские резиновые боты с каблучками…
Пусть галоши останутся у французов, калоши — у немцев, а на Руси называли их мокроступами.