Она была неопрятная, почти вся грязью замызгана, как видно, бездомная, женщина неухоженная, со свисающими прядями седых волос засаленных из-под красной мохеровой шапочки, тоже грязью заляпанной; а, коли по запаху, то тело ее целую вечность ни мыла, ни мочалки, ни горячей воды не знавшее, ибо от нее, облаченную в тряпье старое ветхое, даже на расстоянии, несло затхлостью подвала вонючего; думаю, она пожившая на своем веку женщина, возраста неопределенного, толи пятьдесят, а, может, и все шестьдесят; алкоголем побитая, опустившаяся на самое дно — не человек, а люмпен, ежели проще, типичная бездомная, каких часто можно встретить в больших городах, как всегда, бездушных.

Она, бездомная, в этот холодный вечер, лежала опять пьяная на грязных мешках, не понятно, чем набитые, которые плотно прижились к будке трансформаторной, стоявшей недалеко от дома многоэтажного, где я и снимал квартиру двухкомнатную.
Бухой, исходивший из уст ее храп, был едва слышен от напряжения в будке тока гудящего, ее убаюкивая старую спящую.

Было удивительно, что, лежа бочком на самом краю мешков, бомжиха умудрялась не скатиться на землю сырую, подложив левую руку под голову — так ей было удобно — правой рукой опухшей, упиралась о горлышко почти пустой бутылки из-под портвейна дешевого, попа которой в земную плоть вонзавшаяся.

Я сидел на скамейке подле этой картины «живописной», покуривая и наблюдая за дремлющей старой женщиной. Временами мой взор отвлекала пустая площадка детская, навевая мысли о нашей жизни бренной, но не прекращающаяся жизнь тленная, пока будут вот такие площадки строится, будет жизнь идти своим чередом, полной поворотов неожиданностей. В этот вечер я вопрошался вопросами: «А вот, интересно, как с самого начала складывалась судьба этой недалеко от меня бомжихи лежащей? Какая она была, скажем, лет пятнадцать-двадцать назад?» И сам же себе отвечал на вопросы свои: «Возможно, она была замужем, у нее были дети, была счастлива… по ходу пиесы возникали проблемы жизни не разрешимые; она не смога с ними большими проблемами справиться, и от безысходности в алкоголь вдарилась, и вот теперь она…»

— Мужчина, у вас не найдется сигаретки для дамы? — раздался низкий и скрипучий, как несмазанное колесо, голос пьяного существа, отвлёкшего меня от дум. Это был голос бомжихи.

Четко услышав от чумазой «для дамы», я чуть не прыснул со смеху, но, удержался, вынув пачку сигарет из бокового кармана куртки.

—Угощайся, — крикнул я ей.

Старуха поднялась, шатаясь из стороны в сторону, и стала шаг за шагом приближаться. Резче повеяло затхлым подвалом.

Наконец, бомжиха подошла и стала вытягивать, вместо одной, две сигареты из протянутой мною пачки, но спросив разрешения: «А можно парочку?». Я кивнул. «А огоньку?» — вновь последовал вопрос. Дал ей прикурить. Она, поблагодарив меня словом «мерси», развернулась на сто восемьдесят и заковыляла обратно на свою временную лежанку.

—Мадам, — обратился я к бомжихе не без иронии, — можно вопрос?

Старуха остановилась, не дойдя до мешков, резко повернулась и как-то по-умному взглянула на меня, что я даже вздрогнул, насторожился.

Она затянулась сигаретой, да так, что та, ярко пламенея, истлела чуть ли не до половины; резко выдвинула правую руку в мою сторону, пальцами которой, указательным и среднем, зажимая остаток сигареты, стала тыкать по воздуху, выдыхая густой дым из гнилого рта и чеканя слово каждое на пьяный манер: «Тебе можно».

Я был поражен тем, что вот, такая тщедушная старушонка могла вот так круто затянуться сигаретой. Я подумал: «Ничего себе, если бы я так сделал, как она, сто пудов, я бы не только сжег свою дыхательную систему, но и мозг бы свой отключил.
Она ждала, когда последует вопрос, я запнулся, словив долгую паузу, которой она, кстати, бурно возмутилась:

—Ну чего ты тянешь? — проворчала она. — Задавай же свой вопрос, да поскорей, а то мне ждать некогда!

Во второй раз за вечер мне пришлось подавить в себе смеха позыв, из пьяного рта услышав, ей, мол, ждать некогда.

Собравшись с мыслями, я спросил:

—Мадам, вы не против, скажем, вина и закуски? — тут только задумался, глядя в лицо ей: «Интересно, согласиться ли она принять мое предложение?» —в моей берлоге, — добавил я. «Тьфу ты, как грубо сказано!» … В квартире моей! — она стояла, задумавшись. — Я в этом доме снимаю квартиру, — указал на окно, — вон там на этаже третьем, — добавил, — отсюда виден красный балкон.

Заметил я все же замешательство в взгляде ее, хотя я и сам был в таком же состоянии, от такого неожиданного своего предложения. Я быстро добавил:

—А за это вы расскажите о себе, о своей жизни. В самом деле, мне было бы интересно. Вы согласны? Мадам?

После того как бомжиха посмотрела на меня испытующе, она все же кивнула в знак согласия.