24 января 1848 года родился художник Василий Суриков

Личное дело

Василий Иванович Суриков (1848 — 1916) родился в Красноярске в семье мелкого чиновника. Когда ему было восемь лет, отца перевели на службу в акцизное управление в село Сухой Бузим, расположенное в семидесяти километрах к северу от Красноярска. В Сухом Бузими Василий Суриков окончил два класса приходской школы. После смерти отца в 1859 году мать с детьми вернулась в Красноярск. Там Василий Суриков учится в уездном училище и начинает заниматься живописью. Первые уроки дал ему художник Николай Гребев, преподававший в училище рисование и распознавший в подростке одаренность.

Но после окончания училища Суриков не мог продолжить образование, так как денег у его семьи не было. Он поступил на службу канцеляристом в губернское управление. Продолжал занятия с Гребневым. В судьбе Сурикова решающую роль сыграл Павел Замятин — губернатор Енисейской губернии. Он отправил в Петербург рисунки Сурикова и ходатайствовал о принятии его в Академию художеств. Деньги на обучение дал красноярский золотопромышленник и городской голова Петр Кузнецов.

В 1869 году Суриков отправился в Петербург. Сначала ему пришлось заниматься в классах Общества поощрения художеств, затем он стал вольнослушателем академии, а через год был зачислен полноправным учеником. Занимался в классе Павла Чистякова. Получил четыре серебряные медали и несколько премий за свои работы. 4 ноября 1875 года закончил Академию художеств, получив звание классного художника первой степени. Однако не был отправлен на стажировку за границу, что вызвало возмущение Павла Чистякова. На следующий год Сурикову все же предложили заграничную поездку, но он отказался, так как принял заказ по росписи храма Христа Спасителя. Для этого Василий Суриков переехал в Москву.

В 1878 году Суриков женился на Елизавете Шарэ, вскоре у них родилась дочь Ольга, а спустя год — младшая дочь Елена. В Москве Суриков работает над тремя крупными историческими картинами: «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Березове», «Боярыня Морозова», которые принесли ему известность. В 1881 году он с успехом выставляет «Утро стрелецкой казни» на Девятой выставке передвижников и с этого момента становится активным членом Товарищества передвижных художественных выставок. В 1883 году он посещает Германию, Францию, Италию и Австрию.

В 1888 году жена Сурикова умерла после тяжелой болезни. Он решает бросить живопись и в мае 1889 года переезжает с детьми в Красоярск. Но там его младший брат Александр сумел убедить художника взяться за написание новой картины. Ею стало «Взятие снежного городка». Работа увлекла Сурикова, осенью 1890 года он вернулся в Москву. С тех пор он интенсивно работает. «Необычайную силу духа я из Сибири привез», — вспоминал он. Собирая материал для картин Суриков много путешествует как по России, так и за границей, в частности, этюды для картины «Переход Суворова через Альпы» он писал в Швейцарии на местах, где проходили суворовские войска. В 1895 году он закончил «Покорение Сибири Ермаком», в 1899 — «Переход Суворова через Альпы». В 1900 году на Всемирной выставке в Париже его «Взятие снежного городка» получает медаль.

Умер Василий Суриков в Москве 6 марта 1916 года.

Чем знаменит

Суриков прославился как автор исторических картин, соединивший тематику исторического романтизма с художественным новаторством. Он избирает сюжетами своих картин драматические моменты отечественного прошлого, а каждая деталь или персонаж становятся для него предметом долгих поисков. Многофигурные композиции Сурикова Стасов называл «хоровыми картинами». В последних работах, таких как «Посещение царевной женского монастыря» или «Благовещение», Суриков уменьшает число героев, одновременно усиливая выразительность красочной фактуры. Эти произведения Сурикова близки стилю модерн.

Отдавая должное крупным историческим полотнам Василия Сурикова, часто забывают о других его работах. А он был прекрасным портретистом. Правда, большинство написанных им портретов представляют собой этюды к большим многофигурным картинам. Но есть и другие: «Портрет доктора А. Е. Езерского», «Портрет хакаски», «Портрет Федора Пелецкого», «Портрет Ольги Суриковой», «Сибирская красавица (Портрет Е. А. Рачковской)», «Портрет матери». Суриков никогда не брал заказы на портреты и писал их только по своему желанию. Из пейзажей Сурикова интересны написанные в 1894 году в Италии «Миланский собор» и «Собор святого Петра в Риме», а также «Минусинская степь», «Енисей у Красноярска» и другие сибирские работы, «Вид Москвы», «Зима в Москве» или же акварельные картины, написанные в 1910 году во время поездки в Италию.

О чем надо знать

Приступая к работе над каждой большой картиной, Суриков уделял много времени изучению исторических источников. Для написания «Утра стрелецкой казни» он внимательно читал дневники свидетеля событий — секретаря австрийского посольсва Иоганна Корба (его художник изобразил на картине). Работе над «Боярыней Морозовой» предшествовало знакомство не только с житием старообрядческой святой и перепиской между ней и протопопом Аввакумом, но и чтение работ Афанасия Щапова по истории раскола. Труд «Домашний быт русских цариц в XVI — XVII веках» Ивана Забелина был использован при создании «Посещения царевной женского монастыря».

Этюды, изображающие место действия будущих картин, он писал на пленэре. Готовясь к написанию «Покорения Сибири Ермаком», Суриков ездил на Дон, чтобы писать этюды казаков, а на Оби, в Тобольске, в Туруханском крае писал сибирских татар, хакасов, эвенков, хантов.

Прямая речь

Суриков умер. От нас ушел в мир иной гениальный художник, торжественный, потрясающий душу талант. Суриков поведал людям страшные были прошлого, показал героев минувшего, представил человечеству в своих образах трагическую, загадочную душу своего народа. Как прекрасны эти образы! Как близки они нашему сердцу своей многогранностью, своими страстными порывами! У Сурикова душа нашего народа падает до самых мрачных низин; у него же душа народная поднимается в горние вершины — к солнцу, свету. Суриков и Достоевский — два великих национальных таланта, родственных в их трагическом пафосе. Оба они прошли свой земной путь, как великий подвиг. Прими наш низкий поклон, великий русский художник.

Художник Михаил Нестеров

Достоевский сказал, что нет ничего фантастичнее реальности. Это в особенности подтверждают картины Сурикова. Его казнь стрельцов среди насупившейся Красной площади, со зловещим силуэтом Василия Блаженного позади, с мерцающими в утренней мгле жалкими свечками, с процессией искалеченных людей, плетущейся под грозным взором Антихриста Царя, гениально передает весь сверхъестественный ужас начинающейся петровской трагедии. Эпилог ее изображен еще с большей простотой и еще с большей силой: низкая, душная изба, в которой сидит огромный великан Меншиков, окруженный своими несчастными детьми, сильно напоминает «Баню с пауками» Свидригайлова. Страшное лицо бывшего герцога Ингерманландского прекрасно годилось бы для скованного Прометея. Глядя на лицо умирающей Меншиковой, вспоминается несчастная, тихая, милая, ни за что погубленная Лиза из «Подполья», исчезающая во мгле зимних безнадежных сумерек среди хлопьев мокрого снега. Одно замерзшее оконце в этой картине передает весь чарующий ужас зимы; чувствуются за этим окном белая мертвая гладь и безжалостный холод. Слова Священного писания, которыми искушенный бесом гордыни и ныне наказанный исполин пытается утешить свою истерзанную душу, звучат в этой обстановке торжественнее, значительнее, но и страшнее, нежели в самом величественном храме. Даже в «Завоевании Сибири», этой «батальной» по сюжету картине, есть та же мистическая нота. Кучка казаков, напирающая под знаменем «своего Бога», и несметные, скомканные полчища дикарей, вдохновенное лицо и простой, но могучий жест героя-гения Ермака, наконец, тусклый, полный щемящей тоски пейзаж — все это того же трагически-мистического порядка, как и «Меншиков», как «Петр», все это пахнет не то Богом, не то чертом, во всяком случае, не одним человеком. Чувствуется, что эти людские толпы, как скоты, набросившиеся друг на друга, лютые, кровожадные, безжалостные, исполняют какое-то высшее дело, действительно служат Богу, вероятно, тому страшному, грозному Богу, лик которого, взамен кроткого Иисуса, украшает их хоругвь. Говорят, Суриков написал своего Ермака специально ко дню празднования четырехсотлетия покорения Сибири и открытия великого Сибирского пути, словом, что это «ein Occasionssttick». В такой сложной натуре, как Суриков, очень трудно разобраться. Весьма вероятно, что этот загадочный и мрачный человек не был далек от такого расчета. Однако, приступив к свой работе, он, страстный, дикий, необузданный поэт, был увлечен творчеством, и первоначальное намерение нисколько не отразилось на оконченном произведении. Впрочем, как в этом факте, так и во всей грозной, страшной, быть может, мало симпатичной, но подлинно гениальной фигуре стрельца-казака Сурикова есть что-то поистине бесовское. Биографы, которые впоследствии будут иметь возможность полностью высказаться о нем, получат в фактах его жизни и в очертаниях его характера изумительный, полный поэзии и трагизма материал.

Александр Бенуа

Суриков был среднего роста, крепкий, сильный, широкоплечий, моложавый, несмотря на то, что ему было уже под семьдесят: он родился в 1848 году. Густые волосы с русою проседью, подстриженные в скобку, лежали плотною шапкой и не казались седыми. Жесткие и короткие, они слабо вились в бороде и усах. В наружности простой, народной, но не крестьянской, чувствовалась закалка крепкая, крутая: скован он был по-северному, по-казацки. Рука у него была маленькая, тонкая, не худая. С красивыми пальцами, суживающимися к концам, но не острыми. Письмена на ладони четкие, глубокие, цельные. Линия головы сильная, но короткая. Меркуриальная — глубока, удвоена и на скрещении с головной вспыхивала звездой, одним из лучей которой являлось уклонение Аполлона в сторону Луны.
Однажды, рассматривая его руку, я сказал Василию Ивановичу: «У вас громадная сила наблюдательности: даже то, что вы видели мельком, у вас остается четко в глазах. Разуму вас ясный и резкий, но он не озаряет области более глубокие и представляет полный простор бессознательному. Идея, едва появившись, у вас тотчас же облекается в зрительную форму, опережая свое сознание. Вы осознаете из форм»…
Он перебил меня: «Да вот у меня было так: я жил под Москвой на даче, в избе крестьянской. Лето дождливое было. Изба тесная, потолок низкий. Дождь идет, и работать нельзя. Скушно. И стал я вспоминать: кто же это вот точно так же в избе сидел. И вдруг… Меншиков… сразу все пришло — всю композицию целиком увидел. Только не знал еще, как княжну посажу. …А то раз ворону на снегу увидал. Сидит ворона на снегу и крыло одно отставила, черным пятном на снегу сидит. Так вот этого пятна я много лет забыть не мог. Потом боярыню Морозову написал. Да и „Казнь стрельцов“ точно так же пошла: раз свечу зажженную, днем, на белой рубахе увидал, с рефлексами».
В творчестве и личности Василия Ивановича Сурикова русская жизнь осуществила изумительный парадокс: к нам в двадцатый век она привела художника, детство и юность которого прошли в XVI и в XVII веке русской истории. В одной научной фантазии Фламмарион рассказывает, как сознательное существо, удаляющееся от земли со скоростью, превышающей скорость света, видит всю историю земли развивающейся в обратном порядке и постепенно отступающей в глубину веков. Для того чтобы проделать этот опыт в России в середине XIX века (да отчасти и теперь), вовсе не нужно было развивать скорости, превосходящей скорость света, а вполне достаточно было поехать на перекладных с запада на восток, по тому направлению, по которому в течение веков постепенно развертывалась русская история. Один из секретов Сурикова — цельного и подлинного художника-реалиста, посвятившего жизнь самому неверному из видов искусства, исторической живописи, — в том, что он никогда не восстанавливал археологически формы жизни минувших столетий, а добросовестно писал то, что сам видел собственными глазами, потому что он был действительным современником и Ермака, и Стеньки Разина, и боярыни Морозовой, и казней Петра.

Из воспоминаний Максимилиана Волошина

С Суриковым мне всегда было интересно и весело. Он горячо любил искусство, вечно горел им, и этот огонь грел кругом его и холодную квартирушку, и пустые его комнаты, в которых, бывало: сундук, два сломанных стула, вечно с продырявленными соломенными местами для сиденья, и валяющаяся на полу палитра, маленькая, весьма скупо замаранная масляными красочками, тут же валявшимися в тощих тюбиках. Нельзя было поверить, что в этой бедной квартирке писались такие глубокие по полноте замыслов картины, с таким богатым колоритом. Не могу не вспомнить опять, что в то время нас обогревало великое солнце жизни — Лев Толстой. Он часто захаживал то ко мне, то к нему. И я, еще со Смоленского бульвара, завидев издали фигуру Сурикова, идущего навстречу мне, в условленное время — вижу и угадываю: «он был».
— Ах, что он сегодня мне говорил!.. — кричит Василий Иванович. И начинался тут бесконечный обмен всех тех черточек великого творца жизни. Он невзначай бросает их, глядя на работы еще малоопытных художников. Он чувствовал, что сердца их прыгали от счастья, почуяв, как живую, трепещущую частицу их единственных наблюдений проницательного знатока жизни, и это его располагало не скупиться.
Да и у Сурикова было много страсти к искусству. Нельзя было не пожалеть об его не крепком рисунке, о слабой форме. Я даже затеял у себя натурные классы — один раз в неделю, по вечерам, приходили из Училища живописи натурщики. Все же лучше, чем ничего. Суриков сам не соберется одолевать скуку изучения. Но он ко мне не часто приходил на эту скуку. Как жаль, а ведь я, главным образом, имел его в виду… Ах, школу надо одолевать в юности, чем раньше, тем лучше, как язык… А когда голова художника полна небывалыми образами, когда сердце его охвачено потрясающими страстями прошлой жизни, тогда уж нет сил удержаться на изучении вообще.

Из воспоминаний Ильи Репина

Одиннадцать фактов о Василии Сурикове

Как по линии отца, так и по линии матери, Василий Суриков происходил из казаков. Суриковы упоминаются среди казаков, покорявших Сибирь в XVI веке.
В Петербург из Красноярска Суриков добирался с рыбным обозом. Путь занял два месяца.
Во время обучения в Академии художеств Суриков большое внимание уделял композиции, за что получил прозвище «Композитор».
В Храме Христа Спасителя Суриков написал четыре фрески, посвященные Вселенским соборам.
Когда жена Сурикова была смертельно больна, Лев Толстой, интересовавшийся душевным состоянием умирающего человека, часто приходил к ней. Когда Суриков понял, что Толстым двигает в большей степени интерес писателя, а не стремление поддержать умирающую, он спустил Толстого с лестницы.
Третьяков купил «Утро стрелецкой казни» за восемь тысяч рублей. Эти деньги позволили Сурикову не искать новых заказов, заботясь о хлебе насущном, а продолжать работать в избранном им направлении.
Для картины «Взятие снежного города» друзья и члены семьи художника построили снежный городок во дворе у устроили его взятие. На картине можно увидеть брата художника Александра и жену известного красноярского врача Елену Рачковскую.
Часто рассказывают, что начал писать «Боярыню Морозову» на холсте меньшего размера, но затем снизу холста прикрепил еще полотно, чтобы получить эффект движения саней. Но реставраторы не подтверждают эту историю.
Ряд крупных полотен задуманных Суриковым остался невоплощенным: «Княгиня Ольга встречает тело князя Игоря, убитого древлянами», «Красноярский бунт 1695 года», «Пугачев».
Старшая дочь Сурикова Ольга вышла замуж за известного художника Петра Кончаловского.
Стихотворение Арсения Тарковского «Петровские казни» описывает целый ряд деталей «Утра стрелецкой казни» Сурикова.