Гейне 1797−1856 Шма Израэль! — Слушай, Израиль!
Великий поэт Германии родился в 1797 году в городе Дюссельдорфе, который назвал один из современных проспектов «Аллея Генриха Гейне». Второй после Гете поэт Германии родился в традиционной еврейской семье. Отец — торговец тканями, мать — дочь врача. Учился он сначала в хедере. Но мать, мечтая о блестящей карьере дипломата наполеоновских времен, отдала своего сына в католический колледж. Родившийся в Германии Генрих Гейне умер в Париже и лежит на кладбище Монмартра, похороненный без еврейского традиционного обряда.
«Кадиш не скажут надо мной,
Когда уйду я в мир иной».
Поэт вынужден был принять Лютеранство: «Если бы закон позволил красть серебряные ложки, я бы не крестился».
Для вступления в Юридическую коллегию необходимо было произнести клятву на христианской Библии. Но отступничество от Иудаизма не распахнуло для него двери Германского рая. Законники и вельможи, политики и дельцы относились к нему с недоверием. Даже русский посол в Мюнхене поэт Тютчев не откликнулся на его просьбу о помощи. Правда, юному поэту великий Гете тоже указал на дверь… Тем не менее, стихи Генриха Гейне переведены почти на все языки мира. Лиризм и музыкальность его поэзии привлекли внимание западных и русских композиторов, острые сатирические памфлеты против мещан и святош только вызывали потоки клеветы в станe германских противников. Получив образование в университетах Бонна, Берлина и Геттингена, доктор наук Генрих Гейне как еврей не смог осуществить ни юридическую, ни академическую стабильную карьеру, и потому не мог жениться на любимой девушке. Германия вынудила Гейне покинуть страну и уехать в Париж.
Он посылает на Родину интересные статьи для газет и журналов о Парижской жизни, охваченной идеями революции: «Когда я прохожу по предместьям Парижа, то часто слышу плач бедноты, а иногда — нечто похожее на звук оттачивания острого ножа».
«В Мае 1848 года, — пишет поэт, — в последний раз мне с трудом удалось добраться до Лувра и проститься с любимыми кумирами. Я чуть не упал от слабости, войдя в зал, где стояла вечная богиня красоты, наша матерь божья из Милоса. Я долго лежал у её ног и плакал так горестно, что слезы мои тронули даже камень. И она сказала: «Разве ты не видишь, что у меня нет рук, и я не могу тебе помочь…»
Страдая от изнурительной болезни, пролежав «восемь лет в матрасной могиле», Генрих Гейне жил на пенсию, назначенную ему банкиром Джеймсом Ротшильдом.
Близкими друзьями Гейне в Париже стали Бальзак, Гюго, Шопен, Бодлер, Делакруа. Но страданья Поэта не окончились даже после его смерти.
Австрийская императрица — поклонница таланта Генриха Гейне установила на острове Корфу ему памятник из белого мрамора работы датского скульптора Демеля, изобразившего Гейне «немощным иудеем и великим поэтом». Этот памятник после смерти императрицы выкупил издатель поэта Юлиус Комне, чтобы подарить его жителям Гамбурга, где часто бывал молодой Генрих Гейне и похоронены его мать и сестра. Но городские власти отказались. 27 лет мраморный поэт не мог найти себе пристанище и скитался по улицам, переулкам и дворам Альталены в пригородах Гамбурга. Спасла его от фашистских надругательств дочь Юлиуса Комне, переправившая мраморную скульптуру во Францию. В столетний юбилей смерти Поэта в 1956 году памятник был установлен, наконец, в ботаническом саду Тулона. Приезжайте в Тулон!
Второй памятник Гейне, отлитый в Германии из бронзы, служил мишенью для нацистских солдат. Изрешеченный пулями, он пошел на переплавку. Вермахт провозгласил второго германского поэта евреем вне закона. Книги его, наравне с Талмудом, горели на уличных кострах. Поэт пророчески предвидел Холокост: «Там, где сжигают книги, будут сжигать людей».
Наконец, в 1982 году в Гамбурге на Площади городских ратуши появился новый монумент. Там, в сумеречном свете угасающего дня, произошла моя незабываемая встреча с опальным поэтом. Вечерело. На фоне оранжевого неба темнела громада готического собора, зажигались огни зеркальных витрин, а поблизости от фонтана на высоком постаменте под липами стоял человек с семитскими чертами лица. Это был Генрих Гейне скульптора Вальдемара Отто! Плавные очертания статуи, размытые вечерним светом, напоминали одинокого юного Поэта. В такой же сумеречный час на этой же самой площади он стоял перед четырёхэтажным особняком банкира Соломона Гейне, сохранившимся до наших дней. Он с грустью наблюдал, как в проёме одного из освещенных окон скользила легкая тень его возлюбленной Амалии, Музы отверженного поэта. О ней тосковал его таинственный «Двойник», положенный на музыку Шубертом, Шуманом, Мендельсоном и другими композиторами.
«Город уснул, я брожу одиноко.
Вот её дом и над входом окно.
Любимой нет. Она далеко,
А дом стоит, как стоял давно.
Под ним человек. Он ломает руки.
Он ждёт. Он ищет хоть призрак в окне.
Мне жутко. В лице, побледневшем от муки,
Себя самого я узнал при Луне.
Двойник мой неведомый, брат мой кровный,
Чего ты ждёшь, не зная сна,
Измученный такой любовью,
Как я в былые времена?!» (Перевод Левика)
Если бы Генрих Гейне знал, что его Муза — Амалия после разрыва хранила в шкафу книгу стихов под стопками наглаженного белья!
Двое перед разлукой
Безмолвно подают
Один другому руку,
Вздыхают и слезы льют.
А мы с тобой не рыдали,
Когда нам расстаться пришлось.
Тяжелые слезы печали
Мы пролили позже — и врозь.
Перевод: С. Маршак
Амалия, мать благополучного семейства, приезжала из Кенигсберга в Париж, попрощаться с умирающим поэтом. Значит, не забыла. Но как можно было его забыть?! У его постели посменно дежурили две женщины, Камилла и Матилда, жена. Обе любили его, заботились и облегчали страдания больного.
После ухода Амалии появились стихи:
«И ты сочувствия полна.
Ты, что всегда передо мной,
Как дивный мрамор холодна,
Стояла статуей немой».
Под гамбургским сумрачным небом певец одинокий стоит,
Тяжелой десницей Эреба закован в холодный гранит.
Сутулые узкие плечи и плети изысканных рук
Окутал сиреневый вечер напевами давних разлук.
Плывут колокольные звоны над скорбной толпой эвридик
И грезит о чем-то влюблённый, его неразлучный Двойник.
Волшебные струны Орфея похитил в Элладе еврей,
Поет на скале Лорелея, свистит золотой соловей.
Был этот отверженный Гейне творцом и героем Баллад.
Он песнями старого Рейна смущал златокудрых Наяд,
В ночи поднимался на Брокен, встречая божественный день,
Витала над певчим пророком святого Вальпургия тень.
Шумело легендами море, на скалы бросая волну,
Во Францию шли гренадёры, но был Император в плену…
Сражённый печалью упал поэт перед торсом Венеры.
Кривлялись пустые химеры в осколках разбитых зеркал.
Качал золотой семисвечник испуганных птиц на ветвях.
Умолкли их нежные речи и замерло эхо в лесах.
С округлых холмов Палестины спускались со свитками книг
Святые пророки в долины и грезил о прошлом Двойник.
Оплакивал верного сына Йерушалаим Захав
Йехуды Халеви кончину в 9-й день месяца Ав.
А в душной парижской квартире сгущалась предсмертная мгла,
И, выронив грешную Лиру, он пел на прощание: «Шма!»
Он пел на последнем дыхании, и слышит доныне Земля
Не горькую Песнь расставанья, а радостный Гимн Бытия!