Всё продумано в летнем коллаже, чтоб пробиться и в будни, и в сны:
тонкогубая ниточка пляжа, гребешок подуставшей волны.
Бриз, лубочной дыша пасторалью, зародился и снова исчез…
Золотой олимпийской медалью солнце гордо сверкает с небес.
На него и поглядывать больно. В трёх шагах, изворотлив, как язь,
пляшет в воздухе мяч волейбольный, вкруг оси неустанно крутясь.
Рядом — сочные звуки гобоя, хоть источник не виден нигде.
Краб глядит в белом пухе прибоя на своё отраженье в воде.
В море — яхт боковые фальшкили, лёгких лодок тупые носы…
Ведь бывают минуты такие, незаметно слагаясь в часы;
ибо пропасть от лета до Леты — широка, как органа мехи…

Даже странно, что летом поэты сочиняют плохие стихи.

Мой грустный мим с задумчивым лицом,
Исхлестанным дождями и тревогой,
Надеждами земными и дорогой,
В которой безопасней быть глупцом.

Мой грустный мим, как много мимо нас
Промчалось лиц, сомнений и забвений,
Которые как смена поколений,
Пребольно бьют, да в сердце, а не в глаз.

Мой грустный мим. Всё реже через грим
Мы выдаем естественность реакций,
Как поиск ежечасных сатисфакций,
За мир души растоптанный, как Рим.
… показать весь текст …

России главная черта — предел, законченность, граница; Россия с пеною у рта к определенности стремится. Уж если в чем не повезло, то так приплющило, что спятишь; уж если зло, то суперзло, а коль порядочность — то святость. Тут если выбрана стезя, то уж до гроба выбор сделан; быть промежуточным нельзя — «Будь или ангел, или демон». Писал, я помню, Томас Манн, что выбор — бред, фантом, [иллюжен]**; в обычной жизни, может, дан, а при фашизме резко сужен. Коль есть беспримесная дрянь, дрянь беспросв…
… показать весь текст …