Сынок, на Пасху забери меня
Сынок, на Пасху забери меня,
сходить на кладбище к Марии мне бы.
Лишь год прошёл, как-будто вечность не был,
берёзку бы любимую обнять.
Я здесь не выдержу, я так устал,
а дома, знаешь сам, и стены лечат.
Не бойся, мне сейчас намного легче,
я не заразен, доктор мне сказал.
Возьми меня, не буду в тягость вам,
в прихожей лягу, буду тихо кашлять.
Один остался я в палате нашей,
на праздник всех забрали по домам.
Отец смотрел на сына своего,
он умолял, в глазах стояли слёзы.
— Да, ладно, бать, стоит твоя берёза,
за год не изменилось ничего.
Ну что ты, право, как ребёнок, бать,
у вас здесь чисто, кормят, наблюдают.
— Да что еда, по дому я скучаю,
мне надо на могилке побывать.
Мне тяжело здесь, душно мне, пойми,
сижу как сыч всё время у окна я.
Марию очень часто вспоминаю,
прошу тебя, хоть на денёк возьми.
У сына сердце сжалось: — Батя мой,
ну, ладно, заберу в конце апреля.
До Пасхи долго, — целая неделя,
ты потерпи, приеду за тобой.
Уехал сын. Отец счастливым стал,
от радости ходил он по палате,
смотрел в окно, где иву на закате
прохладный ветер бережно ласкал.
— Весна! Нельзя, Василий, унывать,
всё скоро зацветёт, зазеленеет.
Как жаль, лежачим здесь куда труднее,
они не смогут дома побывать.
Он всё ходил, всё думал об одном,
как на могилку он придёт к любимой.
В мечтах рисуя встречи той картину,
он вспоминал любовь, свой отчий дом.
Тот, самый лучший в его жизни год,
и ту весну, и как они любили.
Как тонкую берёзку посадили
они с Марией прямо у ворот.
Апрельский дождик капал на стекло.
— Скорее б дни до встречи пролетели!
От света тень согнулась на постели,
и снова одиночество пришло.
И снова он, — терзающий покой,
запахло хлором, болью и лекарством.
А где-то, в Небе есть Господне царство,
где нет разлук, и боли никакой.
Мария, как ты там, в другом краю?
Я по тебе, любимая, скучаю.
Весна пришла, один её встречаю,
болезнь терзает внутренность мою.
О, Господи, дай дома побывать,
дай воздухом весенним надышаться.
С берёзкою хочу я повидаться,
ну, а потом не больно умирать.
Скорей бы дни к субботе подошли,
дни ожидания. Старик закашлял.
— На пользу будет воздух мне домашний,
наверное нарциссы зацвели!
Тем временем, там, в доме старика,
сын заявил жене почти с порога:
— Я привезу отца побыть немного,
пусть погостит хотя бы три денька.
— Ты что? С ума сошёл, ужель всерьёз? -
жена сказала. Ну, а как же дети?
Ты знаешь сам, что все микробы эти
опасны очень, ведь туберкулёз!
— Нет, всё не так, я говорил с врачом.
он мне сказал, что не заразно это.
Нам взять бы погостить отца на лето…
Жена своё отдернула плечо.
Всю ночь она проплакала тогда,
всё говорила: — Ты меня не любишь.
Себя, меня, да и детей погубишь,
что врач сказал, мол, — это ерунда.
— Что им, врачам до нас? Враньё кругом,
чем больше им больных, тем больше денег.
Потом, поедем вместе в понедельник,
отцу гостинцев много отвезём.
— Прости, родная, можно и потом,
сказал Иван, жену свою лаская.
— И правда, что я так переживаю,
ну, что случится там со стариком?
Пришла суббота. Тёплый ветерок
влетел в окно, прозрачный, невесомый!
— Сынок приедет, скоро буду дома,
переступлю родимый свой порог.
Прошёл обед, старик ни спал, ни ел,
смотрел в окно на иву, на дорогу.
Вздыхал и ждал, и вновь молился Богу,
так он весь день до ночи просидел.
— Ну, что случилось? Нет, сынок не мог,
он обещал, быть может пробки снова?
Нет, ночь уже, знать не сдержал он слова,
Василий слёзы сдерживать не мог.
Вдруг сжалось сердце, тяжело дышать,
присутствие Марии показалось…
Она стояла рядом, улыбалась,
Василий захотел её обнять.
— Не уходи, Мария, я с тобой!
В груди так странно сердце колотилось.
Мир закачался, небо закрутилось,
насквозь пробила режущая боль.
Василий пошатнулся, не упал,
дошёл тихонько до своей кровати.
Он всё шептал о Божьей благодати,
о том, как на земле он жить устал.
Душили слёзы, сдавливала боль,
по небу плыл куда-то тонкий месяц.
— Мария, здесь ты? Вот мы снова вместе,
не оставляй меня, моя любовь.
На Пасху звон звенел на весь окрест!
Пришёл Иван с семьёю в храм молиться.
Светились радостью людские лица,
и повторяли все: — Христос воскрес!
Потом застолье было, друг пришёл,
родня жены, и сват после обеда.
Никто не вспомнил за столом про деда,
всем в праздник было очень хорошо.
А поздно к ночи, проводив гостей,
Ивана одолели грусть с тоскою.
Жена, обняв его своей рукою,
ему шептала о любви своей.
Плыл в небе тонкий месяц за стеклом,
сын вспоминал отца и мамы лица.
Как маленьким лежал тогда в больнице,
отец всю ночь дежурил под окном.
Как верил он в добро и в чудеса,
всегда учил любить свою Отчизну.
Как в ледоход, отец, рискуя жизнью,
щенка чужого из воды спасал.
Иван всю ночь не спал, себя виня,
а мысли лезли в душу вероломно.
В его ушах звучало монотонно:
— Сынок, на Пасху забери меня!
Он рано встал, в больницу поспешил,
взял на столе пакет с едою вкусной.
На сердце было нелегко и пусто,
в больнице было тихо, — ни души.
Лифт сломан был, не стал он ожидать,
помчался вверх по лестнице, на пятый.
Мелькали двери белые, палаты…
— Вот, здесь, отец, табличка — 25!
Вошёл в палату, тяжело дыша,
отцовская кровать была пустая!
— Отец, ты где? Плохое отрицая,
в предчувствии вдруг замерла душа.
Дверь скрипнула, сестричка подошла,
взяв за руку Ивана, прошептала:
— Инфаркт! Крепитесь, в ночь его не стало,
я здесь его, без памяти нашла.
Врачи боролись, в ночь никто не спал,
ну что поделаешь, никто не вечен.
Он вас всё ждал, в окно смотрел весь вечер,
на Пасху умер, Бог к себе забрал.
Галина Пятисотских