В рейтинге LiveLib за 2020-й год присутствует, среди прочего, книга Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». Это произведение из числа моих любимых, к тому же, очень памятных: первая книга, которую я в своё время прочитала на английском языке. Там были картинки, их я тоже помню, особенно последнюю, в самом конце книги, на которую в силу возраста мне было страшновато смотреть: Дориан стоит перед своим большим портретом, в руке сжимает нож…
Впоследствии я прочла ещё много произведений Уайльда и ознакомилась с его биографией. Он, наверное, самый афористичный британский писатель и точно один из самых остроумных. Он весь состоял из контрастов, противоречий. Вот какими титулами наделяли Уайльда исследователи его творчества: «Человек-сказка», «Паломник в страну прекрасного», «Принц Парадокс», «Волшебник или шут?»
Стиль его пьес — изящный цинизм. Стиль его сказок — чистый романтизм. Его единственный роман — портрет «Дориана Грея» («The Picture of Dorian Gray», 1890) — отрицает и цинизм, и романтизм, и ставит перед читателем вечные вопросы о добре и зле.
Замечу, что этот роман имеет много общего с произведением Р. Л. Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» (1886), которое Стивенсон, в свою очередь, написал, глубоко впечатлённый романом Достоевского «Преступление и наказание» (1866). Стержень сюжетов трёх произведений — двойственная натура человека, тяга и к добру, и ко злу, к созиданию и (само-)разрушению, а также внешние проявления этой двойственности. Если у Достоевского внешнее проявление показано в виде болезни Раскольникова, то Стивенсон шагнул на территорию научной фантастики и позволил главному герою изменяться внешне в зависимости от принятой личины — доброй или злой. Оскар Уайльд «сделал заступ» в мистику, и в его книге изменяется уже портрет как уродливое альтер эго. Характерно, что во всех троих случаях добро побеждает зло.
«Портрет…» очень серьёзен, там Оскар Уайльд не иронизирует над пороками общества, как мастерски делал это в своих пьесах. Действующие лица пьес («Как важно быть серьёзным», «Идеальный муж», «Женщина, не стоящая внимания» и др.) не просто разговаривают, а буквально обмениваются остротами.
Напомню, что Уайльд принадлежит к плеяде британских писателей Викторианской эпохи (наряду со Стивенсоном, Диккенсом, Киплингом, Теккереем, Конан Дойлом) — эпохи могущества колониальной Британской империи. Кое-что запомнивший из речей своей матери-ярой патриотки Ирландии, Уайльд старался поддеть своей иронией лондонское высшее общество: если уж они распоряжаются половиной мира, то от них не убудет от его острот. Он «вставлял шпильки» в их огромное эго, туго набитое самодовольством, деньгами и властью. Им это не нравилось, но они долго терпели, усматривая в самоиронии признак ума и совести.
Ум и совесть сохранили лишь некоторые, кто не отвернулся от Уайльда, когда его посадили в тюрьму.
Уайльд превратился в изгоя не только из-за скандальной статьи, по которой сел, но и потому что его изгнание «назрело»: он надоел истеблишменту своими шутками, топтанием на их «любимых мозолях», эксцентричностью. В то время было много выдающихся писателей, но никто не отметился такой эпатажностью, как Уайльд. Красивый до женоподобности, он одевался… ну, примерно как в наше время одевается Сергей Зверев (если принять, что Зверев — это тот самый фарс, в виде которого повторяется трагедия) и шутил, шутил…
Оскар Уайльд был очень ярок и сгорел. Такие фигуры появляются в любые эпохи. Они не могут удержаться в рамках, они не могут следовать общепринятым правилам, их манит бездна. Таковы были Элвис Пресли, Фредди Меркьюри, Майкл Джексон, Владимир Высоцкий. В них сочетались тяга к созиданию и тяга к саморазрушению.
В своих экстравагантностях они не могут остановиться, их тела стесняют их, привязывают к земле, от которой они хотят оттолкнуться. И когда приходит беда, оказывается, что они всего лишь люди. И вокруг них тоже всего лишь люди.
Они гибнут, а творчество их живёт. И даже в 2020-ом занимает места в рейтингах популярности.
Закончу цитатой из эссе Захара Прилепина «Искушаю прозрачной душой»:
«Вся мировая культура вскормлена больным искушением, с одной стороны, и виной перед Богом — с другой.
Чуждый искусов художник и писатель разом превращается в тоскливое существо, изрекающее истины непреложные, однозначные и монотонные. Не интересные никому.
Что такое Данте, Рабле и Леонардо без их искушений? Представить ли вне искушений гуляку Пушкина, игрока Достоевского, путаника и ревнивца Льва Толстого, сластолюбца Тютчева?
К чему нам лишённый искушений Байрон, лишённый искушений Гоген, лишённый искушений Уайльд?
Весь Серебряный век русской поэзии — чудовищное искушение и ересь, и всякий русский поэт раз за разом заслуживает проклятье и гибель, оттого жизнь поэта так стремительна и коротка».